Пока бьется сердце

«Не серчай, голубь мой, за то, что я так сделала. Не подумай, что в жены к тебе навязываюсь. Знаю, что понасилу люб не будешь. Коль приедешь и отвергнешь меня, приставать не буду. Уеду тогда к себе на Украину, к отцу, к матери. А сейчас я тут потому очутилась, что хочу помочь Лукерье Марковне детишек твоих воспитать, чтобы они сыты и напоены были, одеты и обуты были, чтобы ни в чем не нуждались. Остаюсь любящая Евфросинья Семеновна».

Мимо нас по шоссе движутся нескончаемым потоком войска. Шутки, смех. Гремят песни. Низенький, узкоплечий, пожилой, с морщинистым лицом боец вынырнул из строя, подбежал к Григорию Розану, ударил его по плечу:

— О чем затужил, братишка? Ведь конец войне! Конец!..

Григорий Розан поднял лицо, дружелюбно взглянул на незнакомого солдата, засмеялся:

— Не тужу я, браток. А лицо было кислым по той причине, что мозоль любимую натер.

— Это не беда, если на ноге, а не на сердце мозоль. Штука излечимая.

Нагнувшись к уху Розана, зашептал, косясь на фляжку разведчика:

— Нет ли чего хлебнуть, братишка? Угости по случаю победы! Моя персональная машина с провиантом где-то в тылах затерялась…

— Ну тебя к лешему, — смеется Розан. — Ты и так, вижу, хлебнул. Смотри, чтобы не развезло. Командир заметит, нагоняй даст.

Низенький солдат блаженно ухмыляется.

— Командир простит. Нынче все пропустили по маленькой. Солдат — обыкновенной водочки, офицер — винца, генералы и маршалы — коньячку, а Сталин с Черчиллем да Рузвельтом — уж и не знаю, какой сорт хмельного нынче испробовали.

— А Гитлер с Геббельсом что нынче хлебнули? — подзадоривает узкоплечего Григорий Розан.

Солдат не теряется.

— Думаю, что деготь с куриным пометом пьют.

Разведчики дружно хохочут.

— Что ж, служивый, значит, не будет у тебя махонького глоточка, — пристает к Григорию Розану незнакомый боец, умиленно и сладострастно поглядывая на объемистую флягу молдаванина.

— Говорю, что хватит с тебя. Смотри, какая жарища: разморит, свалишься в дороге, — уговаривает бойца разведчик.

Солдат машет с досады рукой, выпрямляется и пускается рысцой догонять свою роту.

По шоссе идут танки, тягачи с орудиями, самоходные артиллерийские установки. На каждой машине по случаю победы развевается алый победный флажок.

Отходящий враг время от времени обстреливает из дальнобойной артиллерии наши колонны, иногда бомбит.

Недалеко от Праги в беду попал медсанбат. К исходу дня он остановился на большом аэродроме, покинутом, немцами. Врачи и медсестры ничего не опасались. Санитарные машины не замаскировали, щели и окопы не вырыли, палатки натянули рядом с бетонкой.

Перед заходом солнца на аэродром внезапно обрушились немецкие пикировщики.

Горели санитарные машины, взрывные волны разбросали по полю клочья палаток. Люди метались, ища спасения, падали, окошенные осколками бомб.

Я и Василий Блинов приехали на аэродром сразу после налета бомбардировщиков. В воздухе пахло гарью, над землей повисли густые оранжевые клубы пыли, поднятой разрывами бомб.

Во время налета пикировщиков была смертельно ранена Анна Резекнес. Мы не застали ее в живых. Возле нее, обхватив ручонками острые колени, сидела плачущая Марта.

В этот же день Блинов написал письмо матери, в нем сообщил, что возвратится домой не один, что приедет в Саратов вместе с приемной дочкой.

Нас обнимает Прага

Наши войска вступают в Прагу. Раннее утро. Майское солнце золотит шпили костелов, заливает потоками света широкие улицы и проспекты, купается в чистых водах Влтавы. В безоблачном синем небе кувыркаются голуби.

Большой город гудит, как огромный улей. Улицы запружены людьми. Они приветствуют нас. Колышется шелк боевых знамен. Они плывут по-над колоннами торжественно, плавно, как алые паруса, сверкая орденами, прикрепленными к плотному шелку.

Высокий худой старик с пышными седыми усами поднял над головой обе руки, сцепил ладони и старается перекрыть своим голосом шум улицы:

— Наздар Россия!

— Наздар Червона Армия!

— Смерть фашизму! — подхватывает толпа.

Пожилая, с морщинистым лицам женщина протягивает вперед ребенка, видно, внука, что-то кричит. Ветер растрепал ее седые волосы, они закрывают лицо. Она хочет поправить их, но мешает внук. Женщина плачет и смеется.

Возле небольшого бара прямо на тротуар выкачены бочки с пивом. Полный мужчина в белом фартуке суетится возле бочек, угощает бойцов и горожан. Немного поодаль, в небольшом скверике, чешский духовой оркестр играет «Катюшу».