Пока дышу - надеюсь

— Ты задаёшь риторические вопросы, Валентин. Это ещё Цицерон сказал про выгоду. Естественно, немцам. Ведь это у них населению уже продают хлеб из коры дуба, морковный чай и прочие ботанические изыски из мало съедобных растений. Их экономика на пределе, в отличие от нашей, но революция происходит, тем не менее, у нас, а не у них. Что за метаморфозы?

— Я согласен с тобой, Женя. Мне кажется, что Керенский не зря сталкивает лбами эсеров и большевиков. Мы сейчас в силах уничтожить и тех, и других, но он не доводит дело до конца, а чего-то выгадывает, уничтожая второстепенных лиц и выбивая из ведения борьбы за власть самую крупную партию. Думаю, что время Ленина ещё не пришло, и он просто ждёт удобного момента, чтобы расправится со всеми, либо сделать их не лидерами, а аутсайдерами.

Но нам надо решать что-то с Пуришкевичем, он ведёт двойную игру и стал на весьма мутную дорожку. Кроме того, он обладает частью информации о Керенском, да и сам Керенский дал приказ на его уничтожение. Ты найдёшь исполнителя, или это мне придётся делать самому?

— Найду, Валентин, не переживай. Этим займутся мои люди, не столь щепетильные, как я.

— Да? Тогда хорошо, у меня как гора с плеч упала. Тогда до завтра?

— До завтра!

* * *

Елизавета Проклова, проститутка со стажем, ожидала очередного клиента, но действительность сильно омрачала наркотическая ломка. Эта женщина, ещё совсем не старая, уже давно попала в сети наркотической зависимости, подсаженная на них одним из клиентов, а потом и владелицей публичного дома.

Описывать историю её падения нет никакого смысла, она подобна тысячам других и не изобилует никакими экстраординарными подробностями, но итог оказывается у всех один и тот же. Клиентам её измятое лицо и рыхлое тело с синяками не нравилось, а потребность в деньгах и, соответственно, в наркотиках, только усугублялась.

Она была уже совсем в отчаянье, когда один из бывших клиентов, увидев её состояние, внезапно сжалился над ней и сказал.

— Старый вор, дед Сафон, ищет отчаянных баб, говорит, что хорошо заплатит. Что надо будет делать, не знаю, но явно не то, для чего вы предназначены самой природой. Он в Демидовом переулке сидит, в доме, что напротив булочной, в подвальчике сапожника. Там его и найдёшь. Морфий у него есть, нужно лишь выполнить его задание.

— Да?! — дрожащим голосом просипела Елизавета.

— Да, — с брезгливостью в голосе ответил бывший клиент, — он не обманет, — и, не оглядываясь, отошёл от неё.

Лизу колотило. Жить уже давно не хотелось. Когда-то она была круглой смешливой девушкой. Приехав из деревни в город к дальним родственникам, устроилась на фабрику, но тяжёлая работа быстро надоела ей. Хотелось лёгкой жизни, праздника. Как у богато одетых дам, которые прогуливались по Невскому проспекту. Но быстрый заработок сулила только торговля собственным телом, и она решилась.

Сейчас, отбросив все воспоминания, она засобиралась к Сафону, идти было далеко, но это её не волновало. Накинув на голову платок и обвязав верёвкой старую кацавейку, она выскочила из публичного дома и, быстро пройдя пару кварталов, успела заскочить на подножку перегруженного трамвая.

Кондуктору она не собиралась платить, и как не тренькал отчаянно вагоновожатый, она, как и остальные «зайцы», так и продолжала стоять, ухватившись за поручни. Наконец, она доехала до нужной ей части города и, буквально сорвавшись с подножки, покатилась по грязной мостовой, покрытой остатками старого льда и конским навозом.

Пара синяков, полученных при падении, не сильно расстроили её. Но кацавейка с шерстяной юбкой промокли и покрылись конскими испражнениями, добавив своё амбре к уже имеющемуся у женщины, опустившейся на самое моральное дно.

Она не сразу нашла нужный адрес, но, поспрашивав у окрестных женщин, которые толпились у булочной, всё же отыскала указанный подвальчик. Спустившись вниз, она увидела угрюмого, совершенно седого старика небольшого роста.

Старик с густыми, почти сросшимися бровями и ушами, заросшими густым волосом, ремонтировал подошву старого сапога.

— Чего надо? — грубо спросил он у Лизы, едва взглянув на неё.

— Хмурый говорил, что тебе женщины отчаянные нужны, для дела рискового.

— Хмурый? Гм.

Старик отложил сапог, не спеша взял кривой сапожницкий нож в руки резанул им столешницу.

— Отчаянные? Да, нужны! А ты такая?

— Он ещё говорил, что у тебя морфий или кокаин имеется.

— А, так вон оно что. То-то я и смотрю, — старик обвёл её хмурым въедливым взглядом. — Больно потасканная бабёнка зашла, да и непонятная. А так всё ясно. Где подсела, на улице, али в доме терпимости?

— В терпимости, — ответила Лиза и опустила голову, скупая бабья слеза потекла по её уже исполосованному ранними морщинами лицу, но старика это не разжалобило.

— Ну, я тебе не исповедник и не жалетель. Раз пришла, значит, готова на всё. Аль не готова? — и старик бросил на неё острый и совершенно злой взгляд.