Пока дышу - надеюсь

— Так вы и есть самый радикальный из всех революционеров? — пристально посмотрев Керенскому в глаза, спросил Щегловитов. — Даже радикальнее Ленина?

Керенский, сам не ожидая от себя, ответил.

— Нет, мне до него далеко. Я за мир во всём мире.

— Вы циммервальдовец?

— Нет, я не немец.

Щегловитов, несмотря на усталость, нахмурился.

— Я прошу вас перестать издеваться надо мной. Вы прекрасно поняли, о чём я спросил у вас. Вы же оборонец или всё же пораженец?

Керенский не выдержал и рассмеялся.

— Я лишенец. Заброшен в ваш мир судьбой и самим провидением, и вот теперь решаю задачи, на которые мне не так давно, всего лишь два месяца назад, было глубоко всё равно. И ничего, живу.

Щегловитов возмущённо посмотрел на Керенского.

— Вы сумасшедший!

— Не спорю. Революция не делает людей лучше, а я ещё и в заложниках успел побывать.

— У кого?

— У эсеров. Савинкова знаете?

— Ещё бы, — сразу сгорбился Щегловитов.

— Вот так вот, у него, сердечного. Ну, да ничего. У меня к вам ещё много вопросов будет. А сейчас я вижу, что вам необходимо привести себя в порядок. Вы даже можете сделать один звонок родным. Только не говорите, что вы на свободе. Скажите, что вы в заключении, но условия намного лучше, чем в прежней тюрьме. Это в ваших интересах. Мне не нужны лишние проблемы, а вам должна быть нужна ваша жизнь. Может, ещё цесаревича лет через пять на трон посадим, если не убьют либо меня, либо его.

Щегловитов встал, выпрямился и, уже выходя, произнёс.

— Не ожидал от вас этих слов, но, соглашусь с вами, лучше так, чем гнить в тюрьме.

Керенский, взглянув на закрытую дверь, устало откинулся на спинку дивана, расшитого золотой нитью. Диван скрипнул натянувшейся декоративной тканью. Подняв голову, Керенский уставился ничего не выражающим взглядом на стены. В этом кабинете висели портреты разных преподавательниц Смольного института, ныне переехавшего в Новочеркасск. На них были изображены весьма импозантные женщины, свысока смотревшие на него с этих портретов.

В длинных красивых платьях, с вычурными причёсками, они действительно производили впечатление благородных, без всякого пафоса. Керенскому вспомнилась Нина Оболенская. Как она там? «Да, как и обычно, — одёрнул он сам себя. — Будет власть — будут и женщины, не будет власти — и женщинам он будет не интересен».

Разозлив себя такими мыслями, Керенский взбодрился и позвал своего адъютанта. Его функции сейчас выполнял молодой казак, рекомендованный Шкуро. Керенский, с одной стороны, подозревал в нём врага, с другой стороны, уже устал подозревать всех подряд.

Мишка, как звали казака, был чубатым парнем, с небольшими, едва пробивающимися над верхней губой, усиками. Его фуражка всегда была лихо заломлена, а шашка, волочась за ним, постоянно гулко бренчала по паркету.

— Мишка, давай кофе!

Тот отрицательно мотнул головой.

— Кофию, вашбродь, не готов ещё. Я на кухню бегал, повар говорит, что обождать ещё надо. Не заварился продукт.

— Тогда коньяку бутылку и фужер.

— Так, вашбродь, не вечор ищо, пить нельзя вам. Вы же всех на совещание позвали. Люди придут, а вы подшофе, не хорошо-с.

— Ты, Мишка, с кем разговариваешь? Забыл? — Керенский нахмурился. Не то, чтобы он разозлился, но молодой казак чересчур его опекал, доходя до наглости, словно бы это он был министром, а не Керенский.

— Как можно, вашбродь. Только мне наказ дали: вас охранять, а значит, я ответственный за ваше здоровье, а здоровье, его алкоголь может и подорвать. Вот вы не курите, это хорошо, и пить вам нельзя и…

— Женщин тоже, и бани нельзя, да?

— Нет, женщины исключительно полезные в хозяйстве, их можно, но осторожно, как мне батька говорил. А баня — это святое, но, опять же, у кого какое здоровье. Так что, я бы не советовал вам её.

— И откуда ты такой грамотный, да наглый взялся? Ты же молодой! Откуда старости поднабрался и зачем тебе, Мишка, ссориться со мной? Скажу Шкуро, и обратно в свой полк пойдёшь.

— Дак у нас вся порода такая, основательная. Прадед таким был, и дед, и батька мой, все рассудительные с молодости, потому и род наш силён. А казакам порядок нужен и вообще, царь отрёкся, что теперяча делать? Новый мир строить? А с «лаптями» что, разве уговоришься? Нацепили лапотники красных бантов, да ходют, семки клюют.

Казаки — это не крестьяне, нас смолоду учат воевать и государство защищать. А сейчас нешто это государство? Срамота одна. Либо вы власть возьмёте, либо казаки свою республику сообразят, раз так вышло. Робяты многого глаголют о том. Область Войска Донского будет, а к нему и Ставропольскую губернию, и Терек, и Екатеринодар, вплоть до моря. И пускай тут красные сами разбираются между собой. А мож, ещё кто с нами пойдёт. Во как!

И Мишка довольно осклабился, сморщив небольшой конопатый нос. Керенский резко перегнулся и схватил Мишку за ворот гимнастёрки.

— Что??? Иж, чего удумали?! Отделиться хотите от народа русского?! К немцам сбежать под крыло или туркам. Я вам отделюсь! Россия в войне тонет, да в мразях отвратных, а вы, как крысы, с корабля бежать удумали? Украинская Рада спит и видит, как тоже сбежать! Не дождётесь!