Керенского подняли и повели сразу в госпиталь, который находился в Зимнем дворце, где, очистив раны от грязи, перевязали и оставили на временное лечение. Раны были поверхностными и не угрожали здоровью. Смертельно уставший от всех этих событий, Керенский успокоился и заснул. Вождь революции спал и не знал, что события ещё не закончены. Он предполагал, что Савинков обязательно нападёт на него, только не знал где. А потому оставил самый возможный для него вариант.
Брошенными Клавдией гранатами и в последующем завязавшемся бою убило и ранило многих, в том числе и Скобелева с Гальперном, а может, те, кто из них смогли выжить, были втихаря добиты людьми из Бюро, которые, абсолютно легально, убрали ещё несколько человек и оставили Керенского без политических оппонентов. Но сейчас Керенский спал крепким сном.
Ближе к ночи в Зимний дворец вошёл высокий стройный полковник, по фамилии Герарди. Борис Андреевич тихо спросил у караула.
— Ну, как он? Отдыхает? — и застыл, весь во внимании. Получив утвердительный ответ, поговорил с дежурным врачом и медсестрой, поблагодарив их за заботу о министре. Чуть позже, отправив перекурить двух охранников, он остался у постели Керенского.
Керенский спал. На его лице, болезненного цвета, проглядывали ранние морщины, а тёмные круги под глазами придавали сходство с ночным призраком. Короткий ёжик волос воинственно торчал надо лбом и словно принимал всё в штыки, защищая своего хозяина во сне.
Полковник Герарди ещё раз обдумал всё, что намеревался сделать. Охранники должны были скоро подойти, и тогда он не сможет сделать то, ради чего сюда пришёл. Он был жандармом и бывшим начальником дворцовой полиции, а, кроме того, убеждённым монархистом. И он не верил Керенскому. Не верил, что тот не тронет Николая II, не верил, что не даст убить цесаревича Алексея, не верил, что они все смогут сохранить империю.
Не верил, не верил, не верил. Разные чувства сейчас владели полковником. С одной стороны, его никто не уполномочивал на это деяние, с другой стороны, никто и не знал, что сейчас происходит здесь, и что их ждёт в будущем.
Герарди достал из ножен длинный и узкий кинжал, больше похожий на кортик, обхватил его ладонью, чтобы он не выскользнул из разом вспотевшей руки, и приготовился нанести единственный удар. Единственный, но смертельный. И…
— Полковник!
Герарди вздрогнул от неожиданности и обернулся, чтобы встретиться взглядом с чёрным зрачком ствола пистолета.
— Не стоит, полковник.
— Что? Вы…?
— Не стоит, — и сильный удар вышиб из руки Герарди кинжал, со звоном покатившийся по полу. Керенский проснулся.
В качестве эпилога.
— Всё ли спокойно в народе?
— Нет. Император убит.
Кто-то о новой свободе
На площадях говорит.
— Все ли готовы подняться?
— Нет. Каменеют и ждут.
Кто-то велел дожидаться:
Бродят и песни поют.
— Кто же поставлен у власти?
— Власти не хочет народ.
Дремлют гражданские страсти:
Слышно, что кто-то идет.
— Кто ж он, народный смиритель?
— Темен, и зол, и свиреп:
Инок у входа в обитель
Видел его — и ослеп.
Он к неизведанным безднам
Гонит людей, как стада…
Посохом гонит железным…
— Боже! Бежим от Суда!
Александр Блок. 1903 год.
Сначала били самых родовитых,
Потом стреляли самых работящих,
Потом ряды бессмысленно убитых
Росли из тысяч самых немолчащих.
Среди последних — всё интеллигенты,
Радетели достоинства и чести,
Негодные в работе инструменты
Для механизма поголовной лести.
В подручных поощряя бесталанность,
Выискивала власть себе подобных.
В средневековье шла тоталитарность,
Создав себе империю удобных,
Послушных, незаметных, молчаливых,
Готовых почитать вождём бездарность,
Изображать воистину счастливых,
По праву заслуживших легендарность…
Ещё не знала о потерях сущих,
Не знала, что КОЛИЧЕСТВО убитых
Откликнется ей КАЧЕСТВОМ живущих.
Игорь Васильевич Кохановский.
И напоследок басня от Семёна Виленского.
Куда ни глянь — везде портрет верблюда.