Пока дышу...

На концерты его неизменно водила, когда они бывали в Москве, жена, Софья Степановна. Она слушала, а Борис Васильевич больше разглядывал стены, портреты и думал о людях, о целых поколениях, которые здесь перебывали. Не всякую старину заменишь. Сколько ни настроили новых концертных залов, а Москву без консерватории даже не представишь себе.

Перешагнув через солнечный луч, они с Кулагиным пошли по проходу, и тут к ним протолкался молодой человек — тот, что почему-то сидел в первом ряду рядом с Гороховым. Учтиво поздоровавшись с обоими, он назвал себя и, сообщив, что пришел по совету Славы Кулагина, обратился к Архипову с просьбой выступить у них в экономическом на вечере фронтовиков.

— Какой же я фронтовик! — воскликнул Борис Васильевич. — Я госпиталем заворачивал. Второй, так сказать, эшелон. Вот вам фронтовик, солдат! — Он показал на Кулагина.

— Ну, а мне в некотором роде даже неловко выступать с воспоминаниями перед собственным сыном, — улыбнулся Кулагин. — И извините, пожалуйста, я спешу…

Борису Васильевичу вся эта сцена показалась неловкой, он, пожалуй, отказал бы парламентеру, если б не желание встретиться с ребятами из Леночкиного института. Интересно, что у нее за среда?

— А это, случаем, не моя Ленка вас подослала? — без обиняков спросил он у парня, хотя на Леночку это не было похоже, она попросила бы сама.

— Честное слово, Славка Кулагин посоветовал! — заверил парламентер. — Воспоминания ваши мы читали, а Слава вообще о вас рассказывал. И как вы салфетку в животе зашили.

— Царица небесная! — искренне поразился Борис Васильевич. — Ничего себе реклама! Что ж вы тут считаете достойным внимания?

— То, что вы не побоялись рассказать об этом случае студентам, — тотчас разъяснил паренек.

— Ну хорошо, я приду, — сказал Борис Васильевич, крайне удивленный неисповедимыми путями, по которым распространяется иной раз информация о человеке.

Архипов знал, конечно, что у Сергея Сергеевича есть сын, слышал и о том, что сын этот учится в одном с Леночкой институте, но чтоб этот самый Славка Кулагин хоть как-то интересовался его, Архипова, деятельностью, — вот уж это Борису Васильевичу и в голову не приходило!

Парень из экономического удалился, но уже в дверях к Архипову приблизилась еще одна фигура. Это был Скворцов, с которым профессор беседовал перед диспутом по поводу возможности его работы в клинике.

Скворцов подошел уже как знакомый. Честно высидел весь диспут, лишь бы продолжить разговор.

— Ну как, профессор? — спросил он. — Было ведь все-таки кое-что и интересное. Положение со считанными минутами, отведенными в поликлинике на нос, действительно печальное. И о воспитании среднего медперсонала действительно надо говорить. Печально, но факт! В Америке такие вопросы перед профессурой, наверно, не встают. Думаю, там вы бы уже не одно сердце пересадили.

Борис Васильевич посмотрел на Скворцова.

— Да, разумеется, т а к и е  вопросы там не встают, — медленно проговорил он. — Не могут встать, потому что почвы нет: бесплатная медицинская помощь отсутствует. Вообще же это хорошо, что вы меня дождались: я выяснил — мест у меня в клинике нет. Всего хорошего.

И, не глядя больше на Скворцова, не слушая каких-то торопливо произносимых ему вслед слов, Борис Васильевич вышел из аудитории.

Ссылка на Америку в устах этого самоуверенного юнца обозлила его. Не потому, что все наше, все, что у нас, он, Архипов, считал лучшим. Во время последней поездки в ФРГ Борис Васильевич черной завистью исходил, разглядывая в витринах великолепный инструментарий. А сестры у профессора Брауна! Какая школа!..

Но ведь Скворцов-то ни черта этого не видел, он и свой инструментарий не весь освоил, поручиться можно. А болтает потому, что это модно, и льстит, подлец, уж очень грубо, видно, совсем считает его, Архипова, вахлаком. Нет, не следует его брать в клинику. Этакие пробивные типы не должны на живом человеке работать, им вообще нечего делать в медицине.

Борис Васильевич с удовольствием прошел по опустевшему зданию, оставил в кабинете халат, закрыл окно. Мысли его снова вернулись к вышколенным сестрам брауновской клиники и к тому, о чем говорила ассистентка профессора Кулагина доктор Крупина.

Со средним медперсоналом у них нехорошо. А где хорошо? Это на директора клиники или, предположим, завода есть управа, он боится погореть. А вот истопнику, или дворнику Федору, или санитарке ничего не страшно. Попробуй-ка уволить какого-то окаянного пропойцу или Марью Васильевну, которая только что утки на больных не выливает! Нет, не уволишь! Сейчас же профсоюз вмешается, местком, то да се. В работе они не заинтересованы, потерять ее не боятся — как тут быть? А у Брауна сестры, как ни говори, за работу зубами цепляются, стараются изо всех сил.

Или такой парадокс: санитарка получает шестьдесят рублей, а врач после шести с лишним лет обучения целиком отвечает за жизнь человека и получает девяносто целковых! Так какой ему смысл, скажите, шесть лет штаны просиживать да в моргах копаться? Ох, парадоксов таких можно порядком набрать, да что толку?