Жара. Не сплю третьи сутки. Все везут и везут. Три ампутации, пять чревосечений, одна трепанация, ну и, конечно, не меньше двадцати обработок ран. Рук не хватает. Простых человеческих рук, мало-мальски обученных хирургии. Тревожные слухи. Десанты. Говорят, шпионы переодеваются в форму старших командиров. Листовки — «Сдавайтесь!». Под вечер нас атаковали немецкие мотоциклисты. Страшная суматоха. Пистолеты оказались только у трех врачей. Спасли наши же раненые. Без их помощи нас бы всех уничтожили, как это случилось в соседнем медсанбате.
Какая чудовищная глупость! Я и все мы, не говоря уже о наших женщинах, совершенно не умеем пользоваться пистолетом, автоматом и гранатой. Чувствуешь себя беззащитным кроликом. Какими же мы были круглыми дураками, когда под всяким предлогом отлынивали в лагерях от стрельбища, а наше начальство смотрело на это сквозь пальцы. Диспуты разводили: зачем, мол, врачам оружие. Мы-де люди гуманной профессии, на нас распространяется Женевская конвенция. Идиоты! Теперь хватит! Уже дал команду. Обучаемся каждый день стрелять. И получается в общем неплохо. Раненых надо не только лечить, но и защищать.
Когда впереди идет бой, невольно думаешь: «Там дерутся. Это хорошо!» А ведь льется кровь. Но вот когда наступает тишина и раненые не поступают, значит, дела скверные. Тогда ощущаешь одиночество. Исчезает чувство внутренней связи с передовыми частями, весь мир вокруг сужается. Враг-то ведь может оказаться и сбоку и позади. Раненые толкуют про бой по-разному. Одни говорят, что немцы драпают. Другие, что наши бегут. Третьи, что стоим мы насмерть. Каждый по-своему, возможно, и прав, потому что видит лишь свой участок боя.
Опять бомбили. Погиб фельдшер Никита Журавлев. Славный парень. На фронт попал прямо из загса. Всю ночь стонал, звал мать — к тому, что есть жена, еще не успел привыкнуть. Погибли двое от повторных ранений.
Золотые руки у Шитова. Сложил печку под автоклав. Теперь не стало хлопот с примусом.
Опять поступили двое без всяких документов. Где же пресловутые медальоны с именем человека? У фрица проще: на шее бляха с номером.
Поразительно, какие огромные разрушения может сделать одна пулька через крохотное отверстие. Это тебе не аккуратно кровоточащая язвочка желудка. Хочешь не хочешь, а приходится в собачьих условиях делать операции. Эвакуация — верная смерть.
Привезли раненых в кузовах грузовых машин. Лежат на соломе. Двое умерли в пути. Хоть бы кто пожаловался на тряску. А ведь среди них раненые в грудь, в живот, в голову, в позвоночник. Легкие — те бредут самостоятельно. Они прибывают почти непрерывно.
Ночь темная, луна круглая, все, как в мирное время. Бомбят строго по графику. Точно в двенадцать часов. Потом в два часа ночи. Сегодня вне расписания. У… у… у… Завыли. Две зенитки позади нас открыли огонь».