Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине

Был такой дефицит всех товаров, что даже ношеную одежду покупали за большую цену. Мы остались без денег и решили продать наши пальто; они были в таком плохом состоянии, что мы не хотели их хранить, тем более что мы направлялись на юг и думали, что больше они нам не понадобятся. Во второй половине дня пекарь из нашего квартала пришел их купить. Мы долго торговались, и наконец он дал нам хорошую цену и пообещал еще две большие буханки хлеба для поездки. Он велел нам забрать их прямо из пекарни, даже если там будет очередь.

Вечером я пошла туда. Возле магазина было много людей, но мне все же удалось проникнуть внутрь, сказав, что я пришла к пекарю по личному делу. Я прошла в дверь сквозь протестующую очередь. В этот момент пекарь заметил меня и вышел, чтобы отдать мне хлеб, добавив большой крендель. Люди не хотели выпускать меня, ругали, пытаясь отнять хлеб. Кто-то схватил меня за юбку. Я вырвалась изо всех сил и бросилась бежать, обхватив хлеб руками. Мне было стыдно. Там были бедные старики, часами стоявшие в очереди, надеясь добыть хлеб.

Дома уже были готовы чемоданы. Вечером мы, как всегда, легли спать на голый пол. Я привыкла к этому и обычно засыпала довольно быстро. Но в этот вечер мысль о нашем отъезде не давала уснуть.

Перед моим воображением прошли все те, кого я любила и кого никогда не увижу вновь: моя дорогая Василиса, Лиза, моя первая подруга, тетя Женя, Митрофан Петрович, Костя, который открыл мне глаза на огромный мир и заставил полюбить Россию глубокой любовью, Маруся, Соня, которой я обязана лучезарными летними днями, Анюта, такая достойная в своем несчастье. Вот моя дорогая Матреша, глубоким голосом читающая мои сочинения. Вот лицеисты, столь увлеченные идеалом свободы, с их пламенной верой в возрождение русской общественной жизни, почти все умершие в ходе первой и страшной «ледяной кампании» в рядах добровольцев.

Вот Сфира, Боже мой, Сфира, с ее черными локонами и прекрасным лицом, склоненным над пианино. Инна, поющая в дивной пасхальной ночи: «Ангели поют на небеси…» Вот мой последний взгляд сквозь запотевшее оконное стекло на Лиду, грустно улыбающуюся мне и обнимающую младенца. Вот Наточка, ее сдержанная и беззаветная дружба. Вот ее брат, его карие глаза со слегка насмешливым и в то же время внимательным выражением, когда его взгляд останавливался на моем лице. Все это уже окутывалось дымкой, как в густом тумане.

В горле стоял комок, сердце сдавливало так, что было трудно дышать, впервые я испытывала жалость к самой себе. Эгоистично, глупо я плакала над своей юностью и над своими несбывшимися надеждами. Жгучие слезы, не переставая, струились из моих глаз и текли за уши. Лежа на полу, я думала, что, может быть, именно в эту ночь, в одну только эту ночь мне позволено поплакать о себе.

Я вспомнила отца Василия. Что бы сказал он, увидев меня плачущей о себе? Я начала читать вечерние молитвы, машинально повторяя знакомые слова. Я видела нашу классную комнату, залитую солнцем, красивое и серьезное лицо батюшки, одновременно строгое и доброе, я вспомнила, как настойчиво говорил он нам, что во времена великой скорби нужно напрячь все свои силы, чтобы возопить к Богу.

Я позволила своему сердцу кричать к Богу, и этот внутренний вопль, казалось, вышел за пределы нашей комнаты и отозвался вдали.

Я бодрствовала всю ночь и только на рассвете забылась таким тяжелым сном, что меня пришлось сильно трясти, чтобы я проснулась и приготовилась наконец к отъезду.

Корабль, который должен был доставить нас в Константинополь, отправлялся утром. Иван Иванович проводил нас и помог донести чемоданы. Он был мрачен. Все молчали. Нам нечего было больше сказать, между нами все уже было обговорено много раз. Матрос возле трапа крикнул нам, чтобы мы поспешили.

– Попрощаемся, – сказал папа, – я бы так хотел, чтобы ты поехал с нами.

– Я думал, что никогда не оставлю вас… – сказал Иван Иванович, он не мог продолжать, черты его лица болезненно исказились, и голос сорвался.

На борту было уже много людей, которые, подобно нам, отправлялись искать убежище за границей. Они очень быстро познакомились и разговаривали между собой. После долгих маневров корабль покинул порт и вышел в открытое море. Мы с группой отъезжающих стояли на корме и смотрели на медленно удаляющийся берег. Кто-то сказал: «Может быть, в последний раз мы видим Россию, нашу Святую Россию».

Вскоре мы не могли уже различить портовые сооружения. Затем исчезли из вида городские дома, и контуры Крымских гор стали размытыми. Опираясь на борт, я с грустью смотрела, как их гребни превращаются в одну волнистую линию и исчезают в тумане.

О редакции «Встреча»