Читаем Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине полностью

Мы поднялись на борт и уселись в защищенном от ветра месте, за мешками и ящиками, которые загромождали палубу. Именно в этот момент Иван Иванович объявил нам, что решил не ехать за нами за границу. Папа был изумлен: «Полноте, Иван Иванович, вы шутите! Это невозможно, Вы прекрасно знаете, что сделались частью нашей семьи. Вам не избавиться от нас теперь, когда мы вместе пережили такое тяжелое время». Но Иван Иванович упорно повторял, что не может уехать. Что он будет делать за границей? Там он сможет жить только за чужой счет. В России он разделит судьбу всех. Он останется с нами до нашего отъезда, а затем постарается вернуться в Мариуполь.

Мы прождали весь день, капитан все время откладывал отправление: «Минутку», – говорил он. Вечером корабль наконец покинул порт. Его двигатель оглушительно шумел, корпус дрожал и стонал так громко, что, казалось, в любой момент он готов развалиться и пойти ко дну.

Тем не менее той же ночью мы высадились в Феодосии. Там мы проспали до рассвета на сходнях перед пакгаузом.

Феодосия

Утром мы нашли квартиру. Мой зять немедленно обратился к греческому консулу, чтобы получить необходимые документы, позволяющие нам отправиться в Афины. Имя Хараджаевых было известно во всех портах Черного моря, более того, их предки были выходцами из Греции. Консул дал Хараджаевым пропуск и посадочный билет на греческий корабль. Но нам он отказал, потому что поступал в обход закона и не мог сделать этого для всех нас.

Мы пережили вместе с Хараджаевыми много опасностей и тревог, и нам было грустно от необходимости расстаться с ними и Ксенией, не зная, встретимся ли мы однажды снова. Мы проводили их до трапа корабля и долго оставались на пристани, глядя, как он медленно удаляется.

Именно на этой пристани я поняла, как постарел папа, его волосы стали совсем седыми. Впервые я дала себе отчет, что мой папа стар, мама совсем не приспособлена к практической жизни, Наташа еще только ребенок и сама я растеряна, слаба и уязвима.

В Феодосии мы узнали подробности трагического поражения Добровольческой армии: красные бросили все свои силы в контрнаступление, в котором им удалось прорвать фронт в центре и разделить на две части армию добровольцев. У тех больше не было резервов для исправления ситуации, и в конечном счете две части армии были вынуждены отступить с боями, одна в сторону Крыма, другая к Дону, затем на Кубань, чтобы, сев на суда в Новороссийске, отправиться в Крым.

Итак, наше долгое странствие по степям Кубани прошло между продвижением красных и отступлением добровольцев. Мы спрашивали себя, каким чудом здоровыми и невредимыми мы прибыли в Крым, чтобы высадиться именно в Феодосии, которая была маленьким портом в стороне от боев.

Чтобы отправиться за границу, мы должны были иметь паспорта, выданные властями России. У нас их не было, для запроса нужны были фотографии для идентификации личности, и мы пошли к фотографу. Это был симпатичный старик, разговорчивый и предупредительный. Он предложил маме сделать также мою и Наташину фотографии крупнее, значительно сбавив цену. Эти фотографии – наш последний сувенир из России.

Везде был беспорядок, непонятно было, кто и за что отвечает в городе, но тяжелый административный аппарат работал с прежней медлительностью. Получение паспортов заняло у нас около двух недель.

Папа часто ездил в префектуру и возвращался раздраженный бюрократической медлительностью. Шли дни, мрачные и грустные. Утром я ходила на рынок. Там еще можно было найти еду, если брать то, что было. Я часто возвращалась с мелкой рыбой, с бычками, которых ловят недалеко от берега, – у них крупная голова, но мало мяса. За хлебом нужно было стоять в очереди. Наша хозяйка научила меня жарить рыбу и варить суп из того, что можно достать на рынке.

Как-то днем мы с Наташей бродили вдоль моря и сели у низкой стенки с подветренной стороны. Насколько хватало глаз, море было покрыто маленькими белыми барашками. Волны, разбиваясь о берег, перекатывали гальку туда и обратно. Я думала о том, что мы приехали сюда, на край России. Дальше, за этой передвигающейся галькой, находилась черта, откуда нет возврата, и начинался другой мир, который представлялся мне холодным и враждебным.

В отличие от родителей, которые думали, что позже мы сможем вернуться в Россию, у меня было предчувствие, что если мы уедем, то больше никогда не вернемся.

Наконец такие долгожданные паспорта были выданы. Из Феодосии можно было отправиться в Константинополь или в Варну, в Болгарию. Первый корабль, который отправлялся, шел в Константинополь. Мы решили сесть на него.

Накануне нашего отъезда мама велела мне приготовить еду в дорогу. Я решила купить яйца и копченое сало и принялась варить яйца вкрутую. Я сидела на корточках перед огнем, который не хотел заниматься. Я закашлялась от дыма, и глаза мои наполнились слезами. Итак, уезжаем. Я думала обо всех друзьях, которые останутся в ужасной буре, которая гуляла по России.

Перейти на страницу:

Все книги серии Семейный архив

Из пережитого
Из пережитого

Серию «Семейный архив», начатую издательством «Энциклопедия сел и деревень», продолжают уникальные, впервые публикуемые в наиболее полном объеме воспоминания и переписка расстрелянного в 1937 году крестьянина Михаила Петровича Новикова (1870–1937), талантливого писателя-самоучки, друга Льва Николаевича Толстого, у которого великий писатель хотел поселиться, когда замыслил свой уход из Ясной Поляны… В воспоминаниях «Из пережитого» встает Россия конца XIX–первой трети XX века, трагическая судьба крестьянства — сословия, которое Толстой называл «самым разумным и самым нравственным, которым живем все мы». Среди корреспондентов М. П. Новикова — Лев Толстой, Максим Горький, Иосиф Сталин… Читая Новикова, Толстой восхищался и плакал. Думается, эта книга не оставит равнодушным читателя и сегодня.

Михаил Петрович Новиков , Юрий Кириллович Толстой

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное