Пока есть просекко, есть надежда

Я молча скребу могильную плиту Бепи Мионетто, потому что есть риск, что если он меня услышит, то достанет свою двустволку. Потому что ты, Бепи, был самым заядлым охотником в городе. Ты держал речь перед собаками, как народный трибун. С фонарем внутри собачьей конуры до полуночи, а назавтра – подъем до рассвета. Конечно же, ты врал, когда говорил, что не давил на собак. Что ты им только показывал карту местности, и вы вместе вырабатывали стратегию охоты, потому что были командой. Как бы не так! Когда ты спускал собак, они за четверть часа оббегали половину Венето[22], так ты их замотивировал. Кому зайца? Нам! Кому фазана? Нам! Ты всегда был одиночкой, как мужчина и как охотник. Ты был братом своих собак, если так можно сказать. Или сукиным сыном, как тебя называли в городе. Потому что тот фазан, которого ты нафаршировал дробью, был на самом деле чьей-то цесаркой. А утки, которыми ты хвастался в таверне, были похожи на тех, которые плавали в пруду у дома семьи Бизаро, гораздо больше, чем на диких уток. Конечно, ты объяснял это тем, что утки все одинаковые и документов или паспортов у них нет.

Просто у тебя была мания: прищурить один глаз, а вторым смотреть на мир через прицел ружья. Страсть, которая с годами только ухудшилась. Нельзя было уже и слова сказать, сидя в таверне, как – пим, пум, патапум! – ты тут же начинал стрелять в воздух. И так каждый раз. Ты был влюблен в свою двустволку. Окруженная искренней любовью, начищенная до блеска, она висела на стене твоей спальни. Действеннее святого Антония, всегда готова к борьбе против демонов, воров и налогов. Их всех, кто знает почему, ты считал партнерами по бизнесу.

Старость тебя сильно подвела. Как-то осенним утром ты наставил свою двустволку на шубу жены мэра, говоря, что в наши горы наконец-то вернулся медведь. В другой раз ты выпустил несколько патронов в немецкого дога директора банка, убежденный, что «зеленые» выпустили в городе диких кабанов. У тебя, как и у всех стариков, испортилось зрение. Но еще остались дробь и патроны. Твоя последняя большая охота была на падающие листья конского каштана во время осеннего листопада. Ты упрямо твердил, что в город никогда не прилетало столько дроздов и что в этот раз их очень легко отстреливать. Горсть дроби выбила окно в доме священника, который в ярости примчался к тебе с последним причастием и изъял у тебя оружие.

Мне так и хочется побить палкой окружающие тебя могильные плиты, чтобы поднять в воздух всех фазанов, зайцев и куропаток, которых каждый берет с собой на тот свет. Я уверен, что из твоей могилы раздались бы нескончаемые выстрелы. Но ими ты уже никого не можешь испугать, Бепи Мионетто. Это неслышные выстрелы. Я скребу…