Пока есть Вторник. Удивительная связь человека и собаки, способная творить чудеса

Нашему браку пришел конец. Мы встречались два года, а потом незадолго до того, как мне нужно было отправляться на службу в Ирак, нас поженил гражданский судья в парке недалеко от Форт-Нокса, штат Кентукки. Эмми хотела быть рядом со мной, а я хотел быть рядом с ней, но у меня был такой стресс: нужно было подготовить восемьдесят солдат к отправке в Ирак, — так что я велел ей ехать домой. Она была обижена, ей было одиноко, и вскоре у нее началась депрессия (об этом она рассказала мне позже). Я был помешан на своей работе: в особенности меня волновал кризис с беженцами. Мне приказали не предоставлять помощи десяти голодающим гражданам Индии, которых избили и ограбили сирийцы. Армия США не хотела создавать прецедент, но в глаза этим людям смотреть пришлось мне. Я ослушался приказа, арестовал индусов и таким образом спас их от голодной смерти, но спасти свой брак я не мог. За первую половину моей службы я получил всего одно письмо от жены. Когда меня ранили, я ей даже не позвонил. Вместо этого я позвонил маме. Я думал, что спасу наш брак, когда вернусь в США. Первые несколько недель в Колорадо я только и делал, что писал электронные письма и звонил. За день до презентации слайдов я поехал в Мэриленд, где жила моя жена. Мы встретились в ресторане «Эпплбиз» неподалеку от торгового центра «Эрандел Миллз Мол». Я всей душой хотел помириться, но в первые же десять минут понял, что брак развалился. Так что мы просто сидели и пили свое горе. Это горе я пил еще долгие недели, заглатывая его вместе с «мотрином» и сожалением.

Не я один был в беде. Когда мы узнали, что Третий разведполк вернулся в США ненадолго, только для замены личного состава, и нас снова отправляют в Ирак весной, солдаты разбежались. Я хочу сказать, они просто исчезли. Ушли из армии или перевелись в другие подразделения, где сумели найти место. Было среди них несколько трусов и симулянтов, но многие просто поняли, что они не в состоянии вернуться. В то время не было психологической помощи, никто не пытался справиться с полученными на войне психологическими травмами, и мой взвод разваливался. Ребята дрались, пили, расставались с женами и подружками, ввязывались в ссоры по поводу и без. Многие искали острых ощущений: лихачили, прыгали с парашютом, безудержно трахались — делали все, лишь бы снова вызвать выброс адреналина. Рядовой первого класса Тайсон Картер (в Аль-Валиде он был одной из моих рабочих лошадок) потерял ногу, разбившись на мотоцикле. Другого солдата арестовали в Колорадо-Спрингсе, и мне пришлось среди ночи мчаться туда, чтобы его не упекли в тюрьму. В армии быть лидером — это честь, но в то же время и ответственность. На гражданке у тебя нормированный график с девяти до пяти, и потом можно ехать домой к семье и забыть о работе — в армии все по-другому. Моя жизнь плотно переплелась с жизнями моих ребят, и я был в ответе за то, как они проводят свободное время. Мы шутили о кошмарах и запоях, но каждый, даже если вокруг было полно машин, обязательно перестраивался в другой ряд, проезжая под эстакадой, чтобы не стать легкой мишенью для гранатометчика, стоящего на мосту. Думать о гранатометчиках в Колорадо-Спрингсе — ненормально. Многие ребята это понимали и хотели, чтобы я, старший по званию, помог им. Я никогда не отказывал своим парням, даже если была поздняя ночь и больше всего на свете мне хотелось упиться вусмерть.

«Я американский солдат. Я дисциплинирован, физически и духовно силен, обучен и умел на боевых заданиях и на тренировках».

Я пошел к психотерапевту, но никогда не упоминал о хронической боли, стрессе и головокружительной тревоге, поставившей мою жизнь вверх тормашками. Вместо этого я говорил о бессоннице и проблемах с женой. После двух предоставленных армией сеансов я бросил, потому что на большее требовалась санкция начальства. Я не исцелился. Даже не понял, что болен. Но чтобы получить санкцию на дополнительные сеансы, мне бы пришлось объясниться с командиром, а это поставило бы под удар мою карьеру.

«Я американский солдат. Я дисциплинирован, физически и духовно силен».

В конце июля проблемы со здоровьем начали меня одолевать. Сначала я потянул мышцы брюшного пресса. Несколько недель спустя — подколенное сухожилие. Полгода подсознательно пытался не обращать внимания на сломанные позвонки, и теперь мой организм выдохся. Я пропускал тренировки со своим взводом. Каждое утро занимался в бассейне, но восстанавливался очень медленно, а в голове постоянно была каша из противоречивых мыслей. Я гордился своей службой. У меня было блестящее будущее. Я верил в операцию под названием «Иракская свобода» и особенно — в самих иракцев.

«Я американский солдат. Я эксперт. Я профессионал».

Но в то же время я начал отгораживаться. Все время думал о том, как врукопашную боролся за свою жизнь, о сирийской засаде, о песчаных бурях, о мятежах, об Али, Имаде и Махере, о тех, кого я оставил.

«Я — защитник свободы и американского образа жизни».