Пока греет огонь

Рядом с ним, не подавая никаких признаков жизни, растянулся в крайней степени изнеможения рыжий пес

Одинаково их обдувал ветер, в равной мере светили им с высоты звезды.

Глупые звезды - ничего вы не понимаете, хотя и все видите. Не друзья, и не побратимы лежат в усталых позах, убаюканные вашим светом, а лютые враги. И не успеет заняться новый день, как они сойдутся в смертельном бою, и сильнейший останется жить. Будет радоваться весне и лету, в зимние вечера грустить под заунывный волчий вой, похожий на одну печальную ноту. Будто над головой грустный звук и не пропадает, не отстает ни на шаг ни днем, ни ночью. «У-у-у». Ветер и деревья, кусты, снега, горы — все выводит знакомую, безрадостную ноту. «У-у-у».

Рыжик сильно вздрогнул и проснулся. Прямо на него, широко раскрыв глаза и ничего не понимая, смотрел лось. Он едва шевелил ушами, не пытаясь даже оторвать от снега голову. По-видимому ему казалось, будто он спит или бредит.

Пес понял, что промедление е его стороны подобно поражению, что в любом случае, если только он не примет никаких решительных мер, ему уготована участь околеть на морозе под звон березовых веток, под нудное воронье карканье. Лось все еще не сознает, в чем дело. Торопись, бродяга. Решайся.

Рыжик подобрался, готовясь к прыжку.

Лось поднял голову, шевельнул передними ногами, и в тот же миг Рыжик стремительно бросился на него.

Лось легко вскочил на ноги и, тихо помчался меж деревьев, неся вцепившегося в горло пса.

Пес болтался, как кедровая шишка на тонкой вершинке, в любой миг, рискуя сорваться и угодить под страшные копыта.

Лось сознательно бежал впритирку с корявыми стволами деревьев.

Рыжика мотало из стороны в сторону, и всякий раз он задевал боками то за осину, то за липу, то за березу. Летела клочьями рыжая шерсть.

Одинокие шерстинки еще долго кружили в воздухе, отмечая своеобразными вехами путь лохматого наездника.

Пес крепко зажмурился, чтобы упругие ветви случайно не выхлестнули глаза. Он перестал ощущать боль от крепких ударов и не замечал режущих прикосновений острых, сухих сучьев. Он даже не мог с уверенностью подумать, что не лишился ноги или хвоста, что его уши и нос продолжают существовать, что они на своем месте, а не остались висеть на каком-нибудь толстом сосновом суку. Единственная мысль— не разжать челюсти — затмила своей значимостью все остальные ощущения. Может быть, он получит массу вывихов и переломов. Чепуха. Все чепуха. Лишь бы не упустить зверя.