Пока я жива

– Я на четвертом месяце, – признается она. – Тебе не кажется, что слишком поздно? Неужели ты думаешь, что мне разрешат сделать аборт? – Зои вытирает рукавом выступившие слезы. – Я идиотка! Как я умудрилась свалять такого дурака? Мама вот-вот догадается. Надо было тут же пойти в аптеку и купить противозачаточную таблетку, которую пьют не «до», а «после». И зачем я только встретила Скотта!

Я не знаю, что ей сказать. Не знаю даже, услышит ли она меня, если я найду какие-то слова. Зои сидит на стуле у двери, но кажется, будто она за сотни миль от меня.

– Я просто хочу, чтобы ничего не было, – сокрушается Зои и переводит взгляд на меня. – Ты меня ненавидишь?

– Нет.

– А если я избавлюсь от ребенка, ты меня будешь ненавидеть?

Наверно.

– Я заварю чаю, – отвечаю я.

На блюде лежат песочное печенье, пакетики с сахаром и молоком. Комната и правда очень уютная. Дожидаясь, пока чайник вскипит, я смотрю в окно. Двое мальчишек играют на набережной в футбол. Идет дождь, и мальчики подняли капюшоны. Не представляю, как они ухитряются различать мяч. Мы с Зои только что были там, на ледяном ветру. Я держала Зои за руку.

– Из порта корабли каждый день отправляются в круиз, – сообщаю я Зои. – Может, они плывут в дальние теплые края.

– Я лягу поспать, – отвечает Зои. – Разбуди меня, когда закончишь.

Но она не поднимается со стула и не закрывает глаза.

Мимо окна проходит семья. Папа толкает перед собой коляску; девчушка в розовом блестящем плащике крепко держится за мамину руку под дождем. Девочка промокла и, наверно, замерзла, но она знает, что скоро вернется домой, обсохнет и согреется. Выпьет теплое молоко. Посмотрит детскую передачу. Наверно, съест печенье и пораньше отправится спать.

Интересно, как ее зовут. Рози? Эмбер? Мне кажется, в ее имени должен быть цвет. Скарлет?

Я не собиралась этого делать. Даже и не думала. Просто пересекла комнату, подошла к шкафу и открыла дверь. Нечаянно задела вешалки, и они забренчали. В нос мне ударил запах сырой древесины.

– Они там? – интересуется Зои.

Дверь изнутри ослепительно белая. Они все перекрасили. Я ковыряю краску, но она не отходит. Она такая яркая, что отражение комнаты дрожит по краям. Каждые несколько лет мы исчезаем.

Зои вздыхает и откидывается на спинку стула:

– Тебе не стоило смотреть.

Я закрываю дверь гардероба и возвращаюсь к чайнику.

Заливая кипятком пакетики с чаем, я считаю в уме. Зои на четвертом месяце. Плод развивается девять месяцев. Ребенок родится в мае, как и я. Люблю этот месяц. В мае два праздника. Цветет вишня. Колокольчики. Стригут газоны. Запах свежескошенной молодой травы навевает дремоту.

До мая сто пятьдесят четыре дня.

Двадцать три

Из глубины темного сада к нам подбегает Кэл.

– Еще, – требует он, протягивая руку.

Мама открывает стоящую у нее на коленях коробку с фейерверками, заглядывает внутрь, словно выбирая шоколадку, осторожно вынимает петарду и, прежде чем отдать Кэлу, читает, что написано на этикетке.

– «Заколдованный сад», – сообщает она ему.

Зажав в руке петарду, Кэл бегом возвращается к папе. Голенища его резиновых сапог шлепают друг об друга. Лунный свет просачивается сквозь крону яблони и брызгами разлетается по траве.

Мы с мамой принесли из кухни стулья и сидим рядышком у задней двери. Холодно. Изо рта идет пар. Настала зима, от земли тянет сыростью, словно жизнь замерла и все в природе затаилось, чтобы сберечь силы.

– Знаешь, как страшно, когда ты уходишь, не сказав никому, куда собралась? – спрашивает мама.

Я фыркаю. Мама и сама большая мастерица исчезать. Она с удивлением смотрит на меня, очевидно недоумевая, чему я смеюсь.

– Папа сказал, что, вернувшись, ты спала два дня напролет.

– Я устала.

– Он с ума сходил от страха.

– А ты?

– И я.

– «Волшебный сад»! – объявляет папа.

Неожиданно раздается треск, и в воздухе распускаются огненные цветы, растут, падают и увядают в траве.

– Ах, какая красота! – восхищается мама.

– Скучища, – кричит в ответ Кэл, вприпрыжку подбегая к нам.

Мама снова открывает коробку:

– Хочешь ракету? Может, она окажется лучше.

– Ракета – это здорово! – Кэл ликующе обегает сад и отдает ракету папе. Вместе они втыкают палку в землю. Я думаю о птице, о кролике Кэла. О всех живых существах, умерших в нашем саду; теперь их скелеты теснятся под землей.

– Почему ты решила поехать именно на море? – интересуется мама.

– Просто захотелось.

– А почему на папиной машине?

Я пожимаю плечами:

– Вождение было в списке.

– Видишь ли, – начинает мама, – ты не можешь все время делать то, что тебе захочется. Нужно думать и о других. О тех, кто тебя любит.

– О ком?

– О тех, кто тебя любит.

– Сейчас рванет, – предупреждает папа. – Зажмите уши, дамы.

Ракета разрывается с оглушительным грохотом, который отдается где-то внутри. Звуковая волна разливается по жилам, пульсирует в мозгу.