Читаем Пока королева спит полностью

Сильно я уважаю магию приготовления пищи, ибо сам к ней совершенно не способен и могу создавать лишь всевозможные напитки и легкие бутерброды к ним – на этом список блюд практически исчерпывается, ну яичница там, или макароны по-флотски, или греча с тушенкой ведь не в счёт? Никогда не мешаю я человеку, творящему практически из ничего разные вкусности. Картина маслом: Майя в ультракоротких шортиках и таком же ультракоротком топике приготовляет из сырья вкусняшки, а я пою моей любимой блондинке дифирамбы… вот именно тогда я и был огорошен неожиданным вопросом моей ненаглядной:

– А почему они не снимут язык?

– Какой язык и кто его до сих пор не снял? – совершенно ничего не понял я.

– Почему бы магистру не приказать снять язык у Векового колокола, ведь тогда в него нельзя будет позвонить – это же так просто!

Майя при этих своих словах так изящно махнула ножичком, и стало ясно, что всё просто и по этому поводу лучше не спорить. В этом они с Эльзой похожи, та тоже могла поинтересоваться чем-то глобальным, строгая овощи для салата. Я немного подумал и ответил:

– Понимаешь, магистр, наверняка, продумывал этот вариант, да, в самом деле, если снять язык у Векового колокола в него никто не сможет позвонить. Но есть один тонкий момент: кому доверить эту операцию? Один человек это не осуществит, значит, нужно как минимум два надежных человека, а двух надёжных человек в нашем королевстве для магистра сыскать не так-то просто. Допустим, к двум приблизительно надёжным людям приставят двух ещё более приблизительно надёжных арбалетчиков – получается уже четыре человека – а это максимум, который может вместить маленькая площадка, над которой висит Вековой колокол. И вот четверо на этой площадке – где гарантия, что никто случайно не ударит в колокол, что язык не ударит сам по себе, когда его снимут? Да что угодно может произойти, например, из озорства даже вполне благонадежный гражданин может попробовать осуществить запретное. Наверное, поэтому-то язык и не сняли, а просто замуровали лестницу, ведущую к колоколу и теперь желающему в него ударить необходимо прошагать шагов сто вертикально вверх по практически абсолютно гладкой стене. К тому же язык можно же и обратно прицепить.

– Вижу, ты тоже об этом думал.

– Да, я такой – думаю о чём угодно, только не о том, как бы найти денежную работу и достойно содержать семью. Скоро кушать будет уже нечего, жалованье дворникам чего-то задерживают – мету, как дурак! – хотя почему дурак, мне нравилось мести, опять же я обещал мести, и мету, а зарплату обещал платить люди в префектуре и мне по барабану – держат они свое слово или нет.

– Не волнуйся, скоро нас уже не будет на этой кухне…

– Что значит, нас не будет? – встрепенулся я и представил сразу и могилу и крематорий…

– Я приготовлю завтрак для тебя, с удовольствием понаблюдаю, как ты его слопаешь, а потом отправлюсь к двум милым созданиям, которых ты, наверно, знаешь, одну зовут Эльза, другую – Александра.

Я как сидел, так и застыл с недожёванным бутербродом во рту (на меня так же безмолвно взирал из тарелки салат). Потом ступор прошёл, и я спросил у совершенно спокойной Майи:

– Ты знаешь, где они?

– Да.

– Далеко? – какой-то ком подкатил к горлу, наверное, голод в его сухой форме.

– Не дальше того предела, к которому я могу приблизиться. Но не думай слишком напряжённо об этом – у тебя другая цель и ты останешься здесь, но продукты тебе уже не понадобятся.

– Из меня что, скелет сделают или мумию?

– Нет, – она улыбнулась. – Просто харчи станут казёнными.

– Я найду подходящую службу, ты видела это в вещем сне?

– Можно сказать, ты действительно получишь место на бирже занятости, – она как-то нехорошо полуулыбнулась…

– И когда это будет? – что-то совсем пересохло в горле.

– Скоро, очень скоро.

Майя поставила на стол передо мной дымящуюся тарелку с рисом и отбивной, и я на время забыл обо всём, кроме еды. Вкусной еды. Потом меня дёрнуло током и я бросил фразу:

– Передавай привет Александре… и Эльзе!

– А что это ты засмущался? – улыбнулась она (я не смущался, просто погрузился в процесс поглощения пищи). – Ладно, передам.

– А ты да-вно знашь гелцо-иню? – с набитым ртом спросил я.

– Не очень, но мы довольно быстро близко сошлись, ты ведь, наверное, в курсе – она не равнодушна к красивым девушкам.

– Я думал, она не равнодушна к богатым и именитым мужчинам.

– И к ним тоже, но ты забыл добавить прилагательное "умным".

– Слушай, я как-то не решался у неё в лоб спросить, она действительно убивает своих мужей?

– Даже если бы она это делала, то какие бы близкие между нами отношения не были, она вряд ли бы мне об этом рассказала, – по мере того, как Майя переодевалась, рис становился все более жёстким и царапал горло так, что не исправишь дело даже молоком. Есть в этом доме пиво или нет?!

– А, по-моему, она всегда откровенна.

– Дело не в откровенности, дело в том, что некоторые семейные ценности и тем более скелеты в шкафу не выносят на улицу. Если она кого-то и убила, на то, без всякого сомнения, были веские причины и этот кто-то сам в своей смертушки виновен.

– Круто.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее