Пока мы идём (СИ)

Товарищ связной ничего об убийстве шпиона не знает, и больше к нему никто не приходил, но он подтверждает, что в городе неспокойно:

– Просто так вам отсюда, ребятки, не выбраться. У любого подозрительного человека проверяют документы.

– Вокзал! – вдруг осеняет Ксанку. – Среди толпы легче всего затеряться.

– По вагонам наверняка будут ходить. К тому же в сторону Джанкоя пассажирских составов сейчас мало.

– Мы поедем на товарном, – решает Яшка. – Они как раз идут ночью.

6

Ксанка боялась, что во время осадного положения товарные вагоны будут усиленно охраняться.

Однако то ли им наконец-то начало везти, то ли беляки были уверены, что через линию обороны не просочится ни один диверсант, но состав ближайшего товарняка охраняло всего лишь четверо часовых: два в голове, два в хвосте.

В сумерках Ксанке и Яшке удаётся улучить момент, когда часовые скрываются на одной стороне состава, и пробраться в один из фуражных вагонов.

Растянувшись на мешках с зерном, Ксанка блаженно вытягивает гудящие от усталости ноги.

– Поспи, если хочешь, я покараулю, – предлагает Яшка.

Ей действительно хочется спать. Поэтому, взяв с друга слово, что он разбудит её через несколько часов, Ксанка проваливается в блаженное забытьё.

Просыпается она от солнечных лучей, бьющих в лицо сквозь дощатые стенки вагона. Под Яшкиной курткой тепло и уютно.

– Где мы?

– До Джанкоя далеко, – улыбается Яшка. – Поезд долго стоял на каком-то перегоне, я уже начал беспокоиться, что шмонать будут. Но обошлось.

Ксанка всматривается в его посеревшее от усталости лицо и чувствует, что начинает злиться. На саму себя.

– Почему не будил?

– Покараулить хотел, подумать… в тишине.

Они быстро завтракают хлебом с тоненькими кусочками сала и вчерашними тянучками, запивают водой из фляги, потом Яшка достаёт из-за пазухи карту.

– Сейчас будут окрестности Тузлы, и поезд начнёт тормозить. Соскочим с него – и пешочком до Курман-Кемельчи, вёрст тридцать, не больше, – его смуглый палец с обломанным ногтем скользит по нарисованным дорогам. – Там можем пересесть на состав до Симферополя. Будет даже быстрее, чем пешком вдоль моря.

Ксанка кивает. В утреннем зыбком свете вчерашнее беспокойство за брата и Валерку несколько поутихло. В конце концов, не из таких передряг выпутывались.

Поезд слегка тормозит, они, сгруппировавшись, выкатываются на насыпь. Яшка – чуть раньше. Встаёт и, вытерев о кумачовую рубаху свежие ссадины на ладонях, помогает подняться Ксанке.

– Ты как, цела?

– Можно подумать, в первый раз, – ворчит она, отряхиваясь. – Коленку только немного поцарапала.

Ей приятна Яшкина забота. Особенно сейчас – когда рядом нет остальных друзей.

Поезд, выпустив клубы пара, исчезает за поворотом. Ксанка видит высунувшегося из последнего вагона беляка-конвойного и насмешливо машет ему рукой. Состав уже далеко – случайная пуля не долетит.

Они собирают выброшенные пожитки. Промывают ссадины водой из фляги. Яшка приносит Ксанке растрепавшийся на ветру платок.

– Выбросить бы, – говорит она. – Что я – деревенская баба, таскать его на плечах?

– На свадьбу наденешь, – скалится Яшка. – Вот победим белых, юной невестой, деревцем гибким пойдешь под венец.

– И поп меня кадилом по лбу – хрясь! – пытается отшутиться Ксанка. – Пошто, Оксана Батьковна, религию опиумом для народа считали, наших бравых офицеров шашкой рубили?

Они перебираются через насыпь и сквозь густую траву сворачивают на сельскую дорогу. Одежда сразу намокает от росы.

– Ну не под венец. На роспись, – не унимается Яшка. – Война закончится, Валерию Михайловичу комнату в городе дадут – чистую, светлую, с высокими потолками. Падёт он на колени перед братом твоим, отдай, скажет, мне руку сестры своей Оксаны. Ай, тэ дэл о Дэвэл э бахт лачи! Счастья вам и детей побольше!

– Причем здесь Валерка? – удивляется Ксанка. – Он – мой боевой товарищ, как… – она запинается, – как и ты.

– Ну, другого найдёшь, – внезапно светлеет лицом Яшка. – Высокого, затянутого в портупею, красивого, сильного, что твой жеребец вороной!

– Яшка, – вдруг серьезно говорит Ксанка. – А как по-вашему, по-цыгански попросить кого-нибудь замолчать?

– Зачем тебе?

– Тебя хочу заткнуть… вежливо.

– А! – Яшка хитро улыбается. – Ну тогда говори мэ тут камам, миро камло…

– Мэ… тут… камам, – спотыкаясь на каждом слове, начинает Ксанка.

Но понимает, что, кажется, Яшка её разыгрывает – уж больно счастливой выглядит его физиономия, – и замолкает, ускоряя шаг.

– Обиделась?

– А что ты меня… сватаешь, кому ни попадя?

– Не буду, не буду сватать! Ай-нэ, сам на тебе женюсь! По-настоящему! – залихватски хлопает себя по бёдрам Яшка и тут же морщится от боли в ладонях. – Паду в ноги Даньке: отдай за меня сестру свою, Оксану. Разве он откажет мне, такому молодцу?!

– На боевых товарищах не женятся, – ворчит Ксанка.

Но внутри неё разливается неожиданное тепло. Вот закончится война, и кто знает, как всё сложится.

7

До окрестностей Курман-Кемельчи их подвозит на телеге местный крестьянин.