Пока мы можем говорить

Там, наверху, жила совсем другая раса. Не гуцулы. Кто – непонятно. По сравнению с носатыми и черноволосыми гуцулами они выглядели более блекло, одевались непривычно, наречие их было странным, но понять можно. Мужчины и женщины сверхуиногда появлялись на ярмарках, держались скромно и осторонь, никогда не ввязывались в привычные для людных мест перепалки. Гордые и вспыльчивые гуцулы традиционно держали с ними вежливый нейтралитет. И вот почему. От стариков к молодым, из поколения в поколение в двух соседних гуцульских селах передавалось предание о том, что люди сверхуоднажды спасли жителей полонины от страшной неминуемой гибели. Спасли очень странным образом. Сколько лет назад это было, мать Леси-Христины точно сказать не могла, и бабка не могла, и более древние старики. В начале осени, в тихое благословенное время, когда наполняются закрома и люди готовятся к свадьбам, на голубой линии дальней горной гряды откуда ни возьмись появились многочисленные всадники. Они возникли как бы ниоткуда, будто соткались из разреженного карпатского воздуха, но, приближаясь, обретали четкие угрожающие контуры. Можно было различить, что у многих на концах длинных шестов горит огонь и что лучники уже держат луки сбоку, чуть выше стремени, у левого колена, ожидая, когда приблизятся на расстояние полета стрелы. Гуцулы не были готовы к войне. По крайней мере в данный момент. Возникла страшная паника, и вот уже упал вниз лицом Михаська, бестолковый молодой пастушок. Вместо того чтобы бежать прятаться, он принялся кричать, размахивать руками, как курица крыльями, собирая своих поджарых коровенок, и поймал в спину первую стрелу.

«И вот тогда… – говорили старики и ненадолго замолкали, чтобы подчеркнуть важность момента. – И тогда… люди сверхуприслали ящеров с крыльями».

«Кого?» – обязательно вопрошали изумленные дети.

«Ящеров с крыльями, да-да», – кивали старики и в растерянности пожимали плечами каждый раз, сколько бы они ни рассказывали эту историю.

Гады были огромные, серые, блестели на солнце, как жидкое серебро. Казалось, эти чудовища прорезаются из земли, разворачивают веерами огромные крылья и встают в глухую стену между селом и всадниками. Их было много – наверное, с десяток. Некоторое время опешившие гуцулы ничего не видели перед собой, кроме ослепительной серебряной стены, которая мерно, в ритме маятника, покачивалась из стороны в сторону. Потом над верхним контуром крыльев на склоне горы показались одинокие всадники, они бежали, пришпоривали коней и страшно кричали на них. Скакать под гору нелегко, а в гору, да еще в панике – почти невозможно. И вот уже одна за другой, не выдержав подъема, спутывая длинные ноги, падали на бок загнанные лошади, теряя всадников. Серебряная стена, между тем, из линии превратилась в полукруг и стала медленно замыкаться в кольцо, продолжая покачиваться из стороны в сторону. Таким образом крылатые гады брали в плен тех, кто уже оказался на полонине и не успел повернуть назад. Гуцулы в абсолютном молчании наблюдали, как живое кольцо, застыв, постояло немного, потом разомкнулось, выпуская на волю ошалевших от страха пленников. А те, кто верхом, кто спешившись, расползались куда глаза глядят, но только чтобы подальше от этого проклятого села. И тут люди увидели радугу, она аркой висела над верхним контуром развернутых в ряд крыльев. Резкий протяжный звук донесся с горы – не то глухой гортанный крик, не то звук трубы. И стена пропала. Вот так просто взяла и пропала – мгновенно. Следом и радуга растворилась в небе, будто и не было ее.

С тех пор гуцульские мужчины танцуют танец аркан, который, свято верят они, поднимает боевой дух и отпугивает всякого врага и прочую нечисть. В танце замыкается и снова размыкается живое кольцо, повторяются движения из стороны в сторону – совсем как было тогда.С тех пор у гуцулов есть трембиты – длинные трубы, они издают звук, очень похожий на тот, что раздался сверху, как бы объявляя: опасность отступила, можно заниматься простыми человеческими делами – играть свадьбы, справлять крестины, хоронить или колядовать.

Из всего этого для Леси-Христины с очевидностью следовало, что девку она не тронет. Есть вещи, которые даже черному мольфару с рук не сойдут. Совсем другое дело – Юрка. Юрка сам виноват, любиться с этой девкой его никто не принуждал. Не будет Юрки – некому будет и Галю обижать.

Наутро Юрка вынес бабушку на крыльцо, укутал ей ноги старым лижником и побрел в дальний угол двора к кадке с водой. Плеснул несколько раз себе в лицо, да и осел медленно на траву.

– Юрко! Юрко! – заволновалась бабка, завозилась беспомощно на лавке. – Тобі зле? [37]

– Зле, бабо, – прошептал парень и лег на бок.