Пока мы рядом (сборник)

Эх, знала бы Мариша, что «объективней» Короткова вряд ли кто сумел бы ко мне отнестись, а если бы не были до времени «замазаны» некоторые факты из анонимки – лежать бы мне сейчас не на мягких подушках у милейшего Петра Алексеевича, а чалиться на больничке где-нибудь в «Матросской тишине»!

Но Марише знать всего этого было не дано, она лишь попеняла медсестричкам, что мне, видимо, слишком часто приносят в передачах коньячок под видом прополиса и что «некоторые больные одно лечат, а другое калечат». После этого она удалилась с видом оскорбленной добродетели. А поскольку «прополис» я и впрямь заказывал каждому приходящему, мне даже легче стало от простого житейского юмора этой ситуации. Что, впрочем, опять не помешало мне всю ночь в деталях восстанавливать свой визит в холостяцкую квартиру Дэна, дверь в гостиную и фотокарточку, приколотую над ней…

Так продолжалось три дня – и три бессонных ночи соответственно. А на четвертый день с утра мучительно заломило искалеченную ногу, поднятую над кроватью в железной вытяжке. Боль становилась все сильнее, накатывала волнами – зубная боль в раздробленных костях. Вначале я крепился, по-мужски не показывая виду. Сильно помогал аккуратно приносимый визитерами «прополис». Приняв его, я оживлялся и даже мог говорить и с капитаном Коротковым, и с Павлом Геннадьевичем, и даже с приходившим записывать мои показания инспектором ГИБДД. С Гончаровым мы сошлись на мысли, что ДТП находится в одной цепочке со слежкой и визитом в мою квартиру. Непонятно было только одно – почему невидимый убийца так торопится убрать меня? Ведь все факты против меня подтасованы весьма умело и, видимо, ни у кого, кроме капитана Короткова, сомнений не вызывают. У нас с Гончаровым оставалось в запасе только то короткое время, которое Короткову удастся скрывать от начальства анонимку – от начальства, которое, как доложила мне Мариша, сильно торопится под давлением «общественного резонанса». Как использовать это время, находясь на больничной койке, я пока не знал. Не знал настолько, что начал уже подумывать об отказе от услуг Павла Геннадьевича – защищать заведомо проигрышное дело не очень-то хорошо для репутации любого юриста. Сокрушающая лавина боли оборвала мои мысли…

И все покатилось в тартарары. Днем я держался, пока не кончался «прополис». Затем из последних сил договаривался по мобильному об очередной порции на следующий день. И до утра проваливался теперь уже не просто в бессонный хаос мыслей, а в тот самый ад, куда провалился прямо с Добрынинской площади. Я узнал, почему непрерывно стонала женщина на соседней койке. Я рвался из свой железной вытяжки, как в «чистилище» рвался из пут окровавленный парень напротив. И я понял, как это бывает – когда хочешь закричать от боли, наяву, а не во сне, а голоса, как во сне, нет, и можно только скрипеть зубами, стирая их до крови, струйкой ползущей по шее, по голой груди и простыне на пол…

Боль длилась с короткими коньячными перерывами четыре дня и четыре ночи. На пятое утро мне собирались делать повторную операцию, и я мечтал только об одном – уснуть наконец, хоть на час забыть о боли, а если повезет – уснуть и совсем не просыпаться.

Глава 12 Перемена мест слагаемых

Утром пятого дня – пятого дня боли, а в целом уже восьмого дня в благословенной тридцать шестой районной больнице – я с радостью отметил, насколько точен в своих планах милейший Петр Алексеевич. Около девяти утра ко мне в палату бодрым шагом вошли двое медиков с каталкой. Один представился анестезиологом, другой – оперирующим хирургом. В моей больной голове промелькнула, правда, подозрительная мысль, почему перед серьезной, как говорили, операцией меня не навестил Петр Алексеевич или хотя бы лечащий терапевт. Но «оперирующий хирург» завоевал мое доверие всего лишь одним профессиональным движением: спросив о моем самочувствии, решительно открутил какой-то винтик в железной растяжке, как выяснилось, намертво зацепившейся за каркас кровати. И – о чудо! – боль, невыносимая боль размозженной кости, отпустила и ногу, и истерзанные нервы, – и я доверился нежданному спасителю окончательно и бесповоротно. Я охотно пообщался с анестезиологом, рассказал о перенесённых в детстве кори и свинке, об отсутствии аллергии на антибиотики, в том числе и пенициллинового цикла. Так же охотно позволил провести «премедикацию», то есть укол в заднее место успокоительного с неразборчивым названием типа «феназепам».