Кроме неиссякаемого интереса к самым разным людям, я с детства имел одну неистребимую особенность: попав на долгожданное мероприятие – в кино или театр, концерт в консерватории, даже иногда на дискотеку, – я полностью умел «выключать» на время окружающих, с их болтовней, чихами и репликами не по делу. Они исчезали из моего пространства, и я оставался наедине с пьесой, фильмом или музыкой. Я полностью погружался в них, проживал отдельную жизнь вместе ними и совершенно не учитывал, кого кто играет в фильме или пьесе и кто исполняет музыку. Не было актеров и исполнителей, были я – и автор, и именно поэтому лучшее из виденного и слышанного прочно оседало в моей памяти.
На фестивале мы провели целую неделю, полностью оторвавшись от уроков. Я впервые познакомился с Кеном Кизи и Милошем Форманом в «Полете над гнездом кукушки», с очень искренним турецким фильмом о запретной горькой любви девочки и мужчины из разных семей. Фильм назывался «Яс меди» – «Лето кончилось». А еще – с трагическим детством последнего китайского императора – беззащитного ребенка, которого верные слуги прятали от посланцев жестокого узурпатора, занявшего трон…
Закончилось наше приключение, как и обычно, большим скандалом, и злобная Ж-2 ходила жаловаться нашим родителям и добилась их полного понимания и категорического запрета на наши встречи и у моей матери, и у Венькиной Валерии Васильевны, большинством голосов поборовших робкие возражения Антонины Петровны. Но этот запрет мы кое-как обошли, а фестивальная неделя оказалась такой длинной, незабываемой, подарившей нам понимание без слов, без жестов, одними глазами или улыбкой…
И в сладком наркотическом сне я опять вернулся в наше детство, опять был с единственной рыцарской Дружбой и единственной Любовью, и опять плакал над самым горестным фильмом – «Осенняя ярмарка». Кажется, немецкой киностудии… Фильмом о том, что настоящие яркие праздники случаются у нас редко, чаще всего в детстве или в юности, и потом никогда не повторяются…
Были и другие сны, и во всех них я двигался легко, молодо, без всякой поддержки, и все мне удавалось… Когда я просыпался, вездесущий Вован подтаскивал мне утку, кефир и кусок хлеба. Он что-то недовольно ворчал, но я не слушал его. Стоило мне доесть все это, и неизменный тонкий шприц наполнял едковатым, но с каждым разом все более желанным снадобьем исколотую вену. Озноб, тепло по жилам – и я проваливался в благословенное и сволочное детство…
Сколько прошло дней и какие события происходили в это время – не знаю.
Не знаю, подписывал ли я чистосердечное признание в убийстве Дениса Забродина или мои похитители потеряли терпение и собирались вколоть мне дозу вечного сна…
Глава 14
Позови меня с собой…
…А потом я открыл глаза – и увидел Ероху. Да-да, Вениамин Сергеевич Ерохин, москвич, 1960 года рождения, русский, неженатый, нарисовался перед моими красными воспаленными глазами собственной персоной. И с улыбкой на радостном, как блин, лице.
Сначала я решил, что меня докололи до явного бреда. Что, впрочем, как и все с недавних пор, было мне глубоко фиолетово…
Я поднял слабую руку и попытался ущипнуть себя, но рука моя оказалась перехвачена настоящим мужским пожатием, а затем верный мой дружбан стиснул меня так крепко, что я не только пробудился окончательно, но и окончательно поверил, что все это – не сон. И мои тайные надежды, как в детстве, что добро обязательно победит, что как-то вдруг меня найдут и наше детское братство, как всегда окажется рядом и выручит мою непутевую головушку, – мои надежды самым позорным образом навернулись на глаза крупными слезами…
А Венька, тоже как-то подозрительно пряча свои глаза, принялся хлопотать, отвязывать меня от моего последнего, как думал я, ложа, излишне суетясь и рассказывая обо всем без остановки…
Голову мою еще кружило ядовитым дурманом, и полностью вникнуть в рассказ Вэна я не мог, как ни старался. Слух выхватывал отдельные фразы, к счастью, достаточные для самого приблизительного объяснения происходящего: