Пока не будешь счастлив

Вдруг в коридоре зажегся свет. Это из кухни вышла мама. Она вытирала руки замызганным полотенцем и смотрела на меня, слегка склонив голову, словно наставляя рога.

– Ты чего? – спросила она.

«Ничего» – хотела ответить я. Но оказалось, что горло пересохло так, что я не смогла и звука выдавить.

– Что-то случилось?

Я не ответила.

– Горошек купила?

Я кивнула.

Мама подобрела, хотя, думаю, она бы не сильно расстроилась, узнай, что в магазинах нет горошка.

– Отдашь? – спросила она, протягивая руку.

Мама слегка улыбнулась, и я отмерла. Стала хлопать себя по животу, словно мне нужно было убедиться, что баночка все еще со мной, словно я не чувствовала этот холодный металл даже через толстовку.

Когда я извлекла баночку и протянула ее маме, та вздернула бровь, но ничего не спросила. Мало ли почему баночка у меня за пазухой, а не в руках и не в пакете. Может, пакеты на кассе закончились, а так таскать жестянку холодно. Не обязательно же носить за пазухой только краденое, верно?

Мама ничего не заподозрила. Сказала лишь:

– Спасибо, – и ушла на кухню.

Я медленно разулась и пошла к себе в комнату. Затем вернулась в коридор, сняла куртку, повесила ее на вешалку и снова пошла в комнату. Здесь было душно и воняло дезодорантом. Я открыла окно и вдохнула свежий воздух. Наверное, уже не плюс, а минус один градус. Воздух ощущался морозным. Я вдохнула полной грудью и закашлялась. Кашляла долго и глухо – даже слезы выступили. Справившись с приступом, я закрыла окно и пошла в гостиную.

Оттуда лились звуки заезженных песен, играющих из года в год. И цвета с телевизора на мохнатый серый ковер падали из года в год те же – золотистый, голубой, синий и маленькое пятнышко чьего-то ярко-красного платья.

Я зашла в гостиную и обнаружила там ровно ту же картину, что представляла себе. Полумрак, папа сидел на кресле, вытянув ноги, один тапочек сполз, другой пока держался. Ярик прыгал на диване, что папа разрешал, а мама – нет. Иногда Ярик садился, чтобы восстановить дыхание.

– Алиса! – воскликнул он, словно был очень рад меня видеть.

Я села рядом. Ярик находился в стадии бешенства: прыгал так высоко, что пружины скрипели и меня покачивало. Он радовался, и, да, я ему завидовала.

Мне радоваться не приходилось. Я могла только грустить, потому что застряла в самом грустном дне в году. Я пялилась в телевизор, но ничего не видела и почти ничего не слышала. Я чувствовала себя жалкой. Дело во многом, но и в моем нынешнем положении. Кирилл трахается, Тема напивается, даже Женек и тот сейчас веселится в компании «Взрывных котят» и пиццы Пепперони. Вот уж кому я завидую, так это Женьку. Он тот, кто может радоваться чему угодно.

А я сижу на диване в родительском доме с папой и младшим братом, смотрю «Голубой огонек» и считаю, сколько пластических операций за прошедший год сделал Филипп Киркоров.

Не так я представляла себе взрослую жизнь.

Я вздохнула, и вместе с тем Ярик перестал прыгать. Сел и тяжело задышал. Потом он стал клевать носом.

– Дед Мороз приходил уже? – спросила я.

Ярик ожил. Стал самой серьезностью и посмотрел на меня с благоговейным трепетом.

– Нет, – сказал он.

– Ну жди, жди, – я улыбнулась.

Ярик придвинулся поближе, завалился набок, и его голова оказалась у меня на коленях. Я машинально начала перебирать его волосы – светлые, какие были и у меня в его возрасте.

Вдруг меня захлестнула какое-то сильное чувство. Не злость, не отвращение, не грусть. А что-то хорошее, положительное.

Наверное, привязанность. К брату, который никогда не будет младше, чем сегодня, который доверяет мне, опускает голову на колени, хотя я столько раз его обижала, что не вспомнить. Он все забыл? Очень вряд ли. Только все равно он прижимается ко мне и не возражает, когда мои руки касаются его лица, плеч…

– Щекотно! – сказал он, когда я забралась пальцем ему под мышку, просто чтобы подразнить.

Он вскочил, смеясь, и убежал. Я попробовала улыбнуться, но не получилось.

От топота и смеха Ярика проснулся папа. Он зевнул, и я зевнула, заразившись. Потом папа взял пульт и навел на телевизор. Я глазела на него, и папа наконец-то заметил меня.

– Ты смотришь? – спросил он.

Я покачала головой. Не хотелось слушать эти песни. Последний раз я смотрела новогодний концерт, когда мне было четырнадцать. После я не встречала Новый год с семьей – были занятия поинтереснее. Но за эти годы репертуар слабо изменился. Только артисты постарели и потолстели. Лишь один новый появился… вот этот с дредами… как его?

Папа выключил концерт, зашел на YouTube и нажал на последний новостной выпуск этого года. Он сделал громкость потише, чтобы мама не услышала. Она всегда ругалась, когда папа на большом экране включал новости. Говорила, что и так тошно, а он со своей политикой настроение еще горше делает.