Пока ненависть не разлучила нас

До меня не сразу доходит вся полнота смысла маминых слов. Тишина, воцарившаяся за столом, вынуждает ее продолжить:

— Мы не можем оставаться во Франции. Случаи, о которых мы знаем, будут повторяться. Все станет еще хуже. Мы думаем о вас и о ваших детях. О детях в первую очередь. Что с ними будет в стране, которая дрожит перед всякой сволочью? Евреи никогда не будут тут в безопасности. И решение нужно принимать сейчас — потом будет поздно. Ты старший. Если ты уедешь, братья поедут следом.

Я замер. Я не мог себе представить, что мои родители способны на такое решение. Они получают пенсию, живут в своем домике, у них есть друзья, и они так любят эту свою с трудом доставшуюся им жизнь, что даже отдыхать уезжают не больше чем на две недели. И я с нежностью посмотрел на маму, худенькую хрупкую женщину с острым взглядом, на прочно усевшегося на стуле отца — он еще не растерял своей силы, хоть и набрал несколько килограммов лишку.

Гислен заговорила первая:

— Все только и говорят об отъезде. Все евреи кинулись в Еврейское агентство[86] и выясняют условия иммиграции в Израиль. Что касается нас, то у нас нет никакого желания уезжать из Лиона. Уедем мы, и что дальше? Будем умирать с голоду в стране, начиненной террористами, в состоянии экономического кризиса? А самое главное — мы французы! — Жена говорила все громче и громче, и в каждом ее слове звучало отчаяние. Она не хотела больше обсуждать отъезд. Она боялась этих разговоров. Словно каждый разговор был шагом к решению, которое она мало-помалу будет вынуждена принять как неминуемое. Между собой мы уже переговорили обо всем и пришли к согласию: мы не хотим бежать. Франция наша страна. Но Гислен не могла не догадываться, какую брешь в возведенной нами стене пробивает решение моих родителей. Если наши близкие родственники соберутся и уедут, нам придется с этим жить. Взметнувшаяся волна оставит ручеек, который будет размывать берега нашей решимости, и, возможно, настанет день, когда решимость и уверенность в своей правоте оставят нас, и мы тоже снимемся с места.

— Кто говорит об Израиле? Вы подумали, что мы можем предлагать вам везти детей на войну? Тем более что мы знаем, как к нам там относятся, мы побывали там, ездили отдыхать. Нет, мы думаем о Канаде, о Соединенных Штатах. У нас там есть родственники, они помогут нам на первых порах.

Канада. Соединенные Штаты. Я на секунду попытался вписаться в пейзаж, возникающий вместе с упоминанием этих стран. Но в голове у меня был полный сумбур.

— И что мы будем там делать? Язык… Моя профессия… Не могу себе представить…

Мама улыбнулась.

— Если поедем в Соединенные Штаты, то все будем учить язык. Твоя профессия? Найдешь что-нибудь на месте. У тебя и твоих братьев хватит ума и сообразительности, чтобы не остаться без работы.

— Сначала придется нелегко, — подхватил папа. — Но ради безопасности детей стоит чем-то пожертвовать.

Гислен поднялась и стала менять тарелки, она явно хотела положить конец неприятному разговору.

— Соединенные Штаты, Канада… — повторила она. — У меня нет желания жить в этих странах. Разве можно считать себя в безопасности в Штатах? Да там у каждого мелкого воришки револьвер! Сценаристы вдохновляются убийствами, потому что убийцы там страшно изобретательны! А правосудие? Судьи отправляют на электрический стул невиновных.

Мама поджала губы:

— Это все общие места, Гислен!

Моя жена, словно на нее навалилась внезапная усталость, поставила на стол тарелки, тяжело опустилась на стул и посмотрела на меня.

— А ты почему молчишь?

Мне показалось, что я смотрю не лучший ситком и один из актеров внезапно обратился ко мне.

— Мы с Гислен никогда не собирались уезжать.

— Этой стране на нас наплевать, — сказал папа очень спокойно и очень твердо. — А наша жизнь… Ну что наша жизнь? Ну потратили двадцать, ну сорок лет…

— Вот именно, ваша жизнь! Как вы можете думать об отъезде? Оставить свой дом, своих друзей, оказаться в совершенно другой вселенной? В неведомом вам мире? Вы-то справитесь?

— Мы тут не главные. Мы прожили свою жизнь. Наше будущее — это вы, — ответила мама.

Папа, покачав головой, посмотрел на меня с удивлением.

— Ты спросил: справимся? А мы разве уже однажды не справились? Разве не оставили дом, друзей? И опять все нажили. Если говорить о жизни, то не забудь опыт нашей…

Ну да! Вот откуда их сила, их мужество! Опыт! Как же я сразу не сообразил? На миг я почувствовал себя круглым дураком.

28. Со смехом или в слезах

Рафаэль

Февраль 2004

Мы с Оливье остановились напротив лионской биржи труда. Скоро в этом здании начнется спектакль. Вокруг все было спокойно, но в воздухе уже витала напряженность. У нас невольно возник вопрос: а мы-то зачем сюда пришли? В этом квартале хозяева — скины. Но все же не двинулись обратно. Наоборот, подошли поближе, ловя на себе косые взгляды.

Что? Неужели уже началось? Неужели мы с ходу вступили в битву с чудовищем, из-за которого пришли сюда?