Пока ненависть не разлучила нас

— Ты веришь, что они победят? — спрашивает Сурия.

Наша девочка идеалистка, как большинство наивных подростков. Она тоже во власти пылких мечтаний, ей близки молодые бунтари, которые заполонили улицы и требуют другой жизни, она видит себя среди них, их слоганы — это ее слоганы. Глядя на нее, я вспоминаю собственную молодость.

— Надеюсь.

— А я верю! — восклицает Фадила, не удовлетворенная моим слишком сдержанным ответом. — Они натерпелись. Он не пойдут на уступки.

Мы гоняем программы в поисках новых телерепортажей, новой информации.

СМИ тоже в лихорадке, они множат интервью, дают слово пылким революционерам — таким молодым и решительным.

— Невероятно! — восклицаю я. — Все газеты пишут только об одном!

— А в каком снисходительном тоне, — возражает мне Фадила.

— При чем тут тон? Демократы радуются, видя, как рушатся диктатуры.

— Радуются, но не без доли пренебрежения. Запад обнаружил, что арабы способны мыслить, что они не только подневольный скот. Рады, что недоумки наконец-то добрались до истин, которыми до сих пор распоряжались они одни.

— Мне кажется, ты ошибаешься. Диктаторы Туниса, Египта, Ливана душили свою молодежь, искореняли критическую мысль, уничтожали надежды, которыми живет каждый человек, и вот эта молодежь потребовала своей доли будущего. СМИ и политики любых направлений удивились и обрадовались — так же, как мы сами.

— Возможно. Должно быть, я стала излишне недоверчивой, — признала Фадила без большой убежденности.

— Ты просто не привыкла, что Запад может ценить арабов.

Но кто знает, может, Фадила права? Но не важно, я не хочу, чтобы ее подозрительность отравила мне радость.

Хотя прекрасно знаю, что путь истории усеян разбитыми надеждами, обманутыми ожиданиями, растоптанными верованиями.

Рафаэль

Май 2011

ДСК[99] вошел в зал суда серьезный, с прямой спиной. Сюр, иначе не скажешь. Когда по всем каналам стали передавать одно и то же, и к тому же в сослагательном наклонении, я ничему не поверил. Когда стали показывать угнетенное лицо героя и сообщать о расследовании, учиненном американскими судебными органами, обвинившими его в сексуальном насилии над горничной в гостинице, крайнее изумление сменилось смутным предчувствием, что это может быть правдой, а потом гневом на человеческую нелепость. И свою собственную в том числе. Потому что я верил этому человеку, верил в его компетентность, в его ответственность, в него как в предусмотрительного политика. Верил в его благополучную семейную жизнь с женой, блестящей журналисткой.

— Подстава! — объявил мой шурин Зеев.

Я предпочел промолчать, сосредоточившись на репортаже, огорчаясь пустословию журналиста, старавшегося раздуть очередную сенсацию, которыми так беззастенчиво злоупотребляет его канал.

— Безусловно, заговор! Виноват Саркози, он убрал Стросс-Кана, потому что тот мог выступить против него, — подхватила Алина, племянница Гислен.

Я закипал, но старался сдерживаться. Ввязываться в привычную словесную перепалку с родней не имело никакого смысла.

— Или еще кто-нибудь, кто не хотел, чтобы будущим президентом Франции стал еврей.

Тут уж я не выдержал:

— Может, не будем говорить глупости!

Мое вмешательство их не удивило. И не остановило.

— Но ты же видел ролик, когда показывали службу безопасности гостиницы! Они подкуплены, это ясно!

— А эту Нафисату ты видел? Она же страшнее войны! Чтобы женатый человек, с женой красавицей, который может оплатить для себя самую красивую в мире эскорт-девочку, захотел изнасиловать такую уродину! Быть такого не может!

— Но задевает тебя то, что еврея обвиняют в такой гадости, так?

— Конечно! Я защищаю всех евреев, на которых нападают, — заявила Алина.

Я не думал, что она так простодушно признает свою пристрастность. Ее глупость обескураживала.

— Видишь ли, вот как раз это мне в тебе и не нравится. В тебе и во всех оголтелых, кто выступает в соцсетях с дурацкими комментариями и создает группы поддержки ДСК. Мне не нравится слепая воинственность.

— Но поддерживать, защищать, быть солидарным — это же нормально! — возразила Алина.

— Нет, это не нормально! Нормально сохранять объективность. Будь на месте ДСК мусульманин, вы бы его давно осудили. У вас не возникло бы ни малейшего сомнения в справедливости обвинений. А в отношении соплеменника обвинения кажутся вам нелепыми и несправедливыми. Все происходит без участия головы, вы ее не включаете.

— Возможно. Но ДСК не араб, а еврей, и у нас достаточно врагов, чтобы мы сами на своих не нападали, — подал голос Зеев.

— Ах, вот оно что! Но если следовать твоей логике, если для нас иудаизм главное, то с точки зрения иудаизма этот тип — язва на здоровом теле. Какие у него достоинства? Он рвется к власти, сластолюбив и деспотичен. Лично я предпочел бы, чтобы в данную минуту все забыли, что он еврей.

— Но его преследуют потому, что он еврей. В этом все проблемы!