А что увидели – не ваше собачье дело.
Примерно минуты через полторы вся моя тупая школа уже знала, что случилось. После физкультуры я шел по коридору в круге тишины. Ребята впереди меня разговаривали и помирали со смеху, но едва я к ним приближался, как они тут же замолкали. И ждали молча, как будто только что произошла самая уморительная вещь на свете и им не терпится снова поговорить о ней, но они не могут, пока я не пройду мимо. И они смотрели, как я прохожу, потом выжидали еще пару секунд, а потом за моей спиной снова раздавались смех и болтовня, но негромкая, чтобы я не разобрал слов.
Знаете, что при этом чувствуешь?
Когда я добрался до класса мистера Ферриса, то увидел такую картину: Отис Боттом навис над кучкой ребят (а он высокий и умеет выглядеть угрожающе) и повторял им: «Молчать, а ну молчать!» – и к ним подходил мистер Феррис, наверное, чтобы навести порядок, но тут все заметили на пороге меня, и опять наступила эта жутковатая тишина.
Мистер Феррис посмотрел на меня, а потом сказал: «Садитесь, и начнем», – но я повернулся и вышел. Он подскочил к двери и окликнул меня, и тогда я побежал.
Он тоже.
Мы оказались у парадного входа Средней школы имени Вашингтона Ирвинга одновременно.
Он схватился за ручку двери, чтобы я не мог ее открыть.
И за ручку следующей двери, чтобы я не мог ее открыть.
И следующей.
Я размахнулся и ударил его в живот изо всех сил. Я знал: теперь меня будут оставлять после уроков всю жизнь. Но мне было плевать.
Он схватил меня за руку. (К этому времени я уже плакал. Ну и что? Что с того?) Протащил меня через вестибюль. Вломился в актовый зал. Крикнул Духовому квинтету Средней школы имени Вашингтона Ирвинга, что им придется порепетировать где-нибудь в другом месте, а сейчас ну-ка идите отсюда! – что они тут же и сделали. А он толкнул меня на один из стульев. Сел рядом. И велел: «Рассказывай».
И я рассказал.
Как в тот день, когда мне исполнилось двенадцать, мой отец пришел домой поздно и как он все пропустил, потому что был с Эрни Эко. Как он ответил, когда мать ему об этом сказала. Как он вошел в мою комнату с пивным запахом изо рта и велел мне одеваться, потому что мы с ним сию минуту едем за подарком на мой день рожденья. Как я сказал, что это не обязательно, а он дал мне затрещину и ответил, что не собирается повторять дважды. Как он провел меня мимо матери, которая не улыбнулась нам вслед. Как мы сели в пропахшую пивом машину и он завел ее и спросил, разве я не говорил всегда, что тоже хочу татуировку как у Лукаса? Говорил ведь? Я кивнул, потому что боялся возразить. Как мы приехали к какому-то дому, почти целиком темному, и вылезли из машины, и я сказал, что хочу домой, но он посмотрел на меня глазами, налитыми пивом, и велел живо идти внутрь, и я послушался. Как я лег там на кушетку, а отец поговорил с хозяином дома, и они захохотали, и отец закрыл мне глаза своими пивными руками, потому что это был подарок и он хотел сделать мне настоящий сюрприз, и этот толстый потный дядька наклонился надо мной, и я слышал и чувствовал его совсем близко, когда он задрал мне рубашку. Как это началось, и я сказал, что мне больно, и хотел встать, а отец толкнул меня обратно рукой, которой закрывал мне глаза, и велел лежать смирно, иначе я пожалею, и я послушался, хотя тогда тоже плакал, как сейчас. Как через долгое время, когда все кончилось, я посмотрел в зеркало и увидел свиток с цветами наверху и внизу, а на нем слова, которые не мог прочесть, так что этот потный и толстый прочел их за меня: «Маменькин сынок». А еще я рассказал мистеру Феррису, как эти двое хохотали и хохотали, хохотали и хохотали. Как будто уморительней не было ничего на свете.
Как я целыми днями пытался смыть это, а потом соскоблить, пока не пошла кровь.
Как я с тех пор больше не ходил купаться.
Как я переодевался перед физкультурой в кабинке, чтобы никто не видел.
Как я хотел, чтобы он…
За все это время мистер Феррис ни разу меня не перебил. Он сидел рядом со мной и слушал. А когда я закончил, я посмотрел на него.
И он плакал. Думаете, я вру? Он плакал.
И вряд ли из-за того, что я так уж сильно его ударил.
Я знаю, что чувствует Морская Чайка, когда глядит наверх, в небо.
Может быть, это знаю не только я.
Глава 5 / Гравюра CCLXXXVIII
Желтоногий Улит
Вот две последние недели октября в цифрах: