Пока Париж спал

Я ложусь на кровать и засовываю руку под простыни. Но письма там нет. Я снимаю простынь. Фух, вот оно. Бумага смялась, и я разглаживаю ее, достаю ручку из пенала и сажусь за стол, чтобы написать: «Я скоро вернусь, Мама. Я не магу здесь больше нахадится. Я так ненавижу быть здесь. Я найду способ вернутся». Я передам письмо Заку в понедельник утром.

Снова прячу письмо под простыни, когда Ненастоящая Мама заходит в комнату. Несколько секунд она просто стоит в дверях, ее лицо белое, как бумага, а ее зеленые глаза блестят, как у кошки. Она показывает на одежду, разложенную на кровати.

– Ce soir on fête Shabbat. Il faut que tu t’habilles avec ces vêtements[29].

Хочет, чтобы я снова надел эти нарядные вещи. Она выходит, потому что знает, что я не стану переодеваться перед ней. Уверен, она боится, что я могу снова ее описать, но мне не хочется делать одну гадость дважды. Это было бы слишком скучно. Из-за ее грустного взгляда мне становится не по себе, это чувство немного похоже на тоску по дому.

Когда я выхожу из комнаты в нарядной одежде, то вижу, что Ненастоящая мама зажигает свечи, прямо как в прошлую пятницу. От этого унылая квартира становится более уютной, но одновременно и более жуткой. Ненастоящая мама одета в длинное черное платье, волосы убраны наверх. Золотые петли свисают из ее ушей, а зеленые глаза кажутся такими печальными в мерцающем свете. Я рассматриваю ее. Если честно, она довольно красивая. На секунду я задумываюсь, как было бы, если бы она была моей настоящей мамой. Возможно, она бы нравилась мне. Думаю, что нравилась бы, и Бородач тоже. Детям всегда нравятся их родители. Странная мысль.

Она улыбается и протягивает ко мне руки. Но я прохожу мимо.

Ее руки падают вниз. Бородач целует ее в щеку и садится за стол. Он указывает мне на стул рядом с ним. Мои ноги как будто обжигает пламя, а живот больно скручивает.

– Я пойду в туалет. – Я ухожу быстрее, чем он успевает сказать «Toilettes, Samuel».

К счастью, в туалете никого нет. Запираюсь внутри и снимаю штаны, чтобы посмотреть на повязки. Чешу ноги сквозь них, но этого недостаточно. Тогда я запускаю руку под бинт и впиваюсь ногтями в кожу. Очень приятно. Белая ткань ослабевает и начинает спадать. Теперь я хотя бы могу хорошенько почесаться.

– Sam-uel? – слышу я голос Бородача за дверью. – Tout va bien?

Это заставляет меня подпрыгнуть от испуга.

– Oui! – кричу я в ответ, пытаясь замотать бинты вокруг ног.

Я вовремя вспоминаю спустить сливной бачок.

Они улыбаются мне, когда я возвращаюсь обратно в столовую. Хочу спросить их, зачем это все. Почему они готовят праздничный ужин в пятницу, но не зовут никого в гости. Бородач произносит молитву, а затем отрезает большой кусок хлеба. Он складывает ломтики в корзину и передает ее мне. Я тут же кладу кусок в рот. Ужасно хочется есть. Хлеб вкусный, похож на бриошь, который мы иногда едим во время goûter. После подается что-то вроде мясного рагу с разными гарнирами. Ненастоящая мама и Бородач разговаривают друг с другом. Время от времени я слышу свое имя, иногда они смотрят на меня, как будто ожидая, что я скажу что-нибудь, но я просто смотрю в свою тарелку.

После ужина мы убираем со стола, но никто не моет посуду. На кухне бардак – грязные тарелки свалены в кучу в раковине. Я удивлен, что они не убираются. Вместо этого они идут в гостиную. Рука Бородача крепко держит меня за плечо, поэтому мне не удается улизнуть в свою комнату. Наверное, я мог бы, но не хочу, чтобы меня беспокоили.

Ненастоящая мама передает Бородачу большую книгу, и он аккуратно берет ее в руки, словно боится сломать. Думаю, это Библия. Бородач сидит в одном из деревянных стульев и перелистывает страницы. Я сижу на золотом диване рядом с Ненастоящей мамой. В комнате царит полная тишина, он выбирает, какую историю прочитать. Я тут же узнаю ее по бесконечному списку животных. Некоторые названия животных совпадают в английском и французском, например: lion, tigre, léopard. Я понимаю, что serpent значит «змея» по тому, как он шипит, называя ее. Интересно, как по-французски будет «потоп». Но тут я чувствую, что засыпаю, слова начинают перемешиваться и звучать, как песня, слов которой я не знаю. Я кладу голову на подлокотник.

Глава 75 Сара

Париж, 19 сентября 1953 года

Сара просыпается рано, в последнее время это случается часто; Давид похрапывает рядом с ней. Она пытается разглядеть за ним время на часах, но не достает до них руками в темноте. Неважно, она все равно будет вставать, неплохо было бы попить кофе в одиночестве и собраться с мыслями перед началом дня. Она бесшумно выскальзывает из кровати и ныряет ногами в тапочки.