Пока Париж спал

Сара решает убраться дома, прежде чем идти за покупками. Сперва она убирает кухню, затем перемещается в гостиную и затем в спальни. Когда она застилает их с Давидом кровать, то вспоминает все бессонные ночи, которые провела здесь, молясь, чтобы найти Сэма, пытаясь отыскать следы железнодорожного работника из Дранси с длинным шрамом на щеке, практически до самого глаза. Нацисты держали свои документы в порядке, поэтому было несложно узнать его имя. К делу подключили международную службу розыска, но им сказали, что на поиски могут уйти годы. Так и случилось.

Ожидание и ложные надежды – все это было невыносимо трудным, и спустя пять долгих лет Давид сказал ей, что они должны прекратить поиски и смириться со своей утратой. Сара никак не могла пережить это. Иногда она закрывала глаза и могла почувствовать, как прикасается губами к мягкой головке своего ребенка, ощущает его молочный запах. Она не чувствовала, что может полноценно жить, пока не отыщет его, и в глубине души всегда знала, что Самюэль жив. Она чувствовала это так же отчетливо, как его сердцебиение, когда он был у нее в животе.

Давид считал, что стоит попытаться завести другого ребенка, но Сара не знала, как объяснить ему, что собственное тело казалось чужим и было ей отвратительно. Когда она впервые после Аушвица увидела себя в зеркало, то подумала, что смотрит на призрак Сары, которая там погибла. Она не узнавала себя. Кости выпирали под странным углом, на голове появились пряди седых волос, а глаза выглядели, как черные дыры в черепе. Такой образ надолго отпечатался у нее в голове, и прошло не меньше года, прежде чем она снова смогла посмотреть на себя. Ей пришлось заново себя узнавать. И Давида. Они изменились.

Но время шло. Неумолимо и равнодушно к их беде. Дни сменяли недели, недели месяцы, а месяцы годы. Годы, в течение которых ее ребенок полюбил кого-то другого как мать, кого-то другого как отца. Она продала бы душу, чтобы вернуть последние девять лет жизни Самюэля обратно.

Она старается не поддаваться чувству утраты, которое терзает ее изнутри, пытается помнить, что им по сравнению с другими очень повезло. Они живы, и их ребенок тоже жив. Это намного больше, чем они могли ожидать после того, как их забрали в Дранси тем темным утром, спустя всего два дня после родов.

Сара заходит в комнату Сэма, расставляет книги на столе, складывает его одежду, разбросанную по полу, и кладет ее в ящики и шкафы. Она поднимает его подушку, чтобы взбить ее, но вместо этого вдыхает ее запах – сладкий запах мальчишеского пота.

Сара тут же кладет подушку обратно и говорит себе перестать тратить время в пустую. Впереди у нее еще много дел, но она так устала. Она отдохнет пять минуточек, так у нее появится силы для других дел. Она ложится кровать сына, закрывает глаза и вдыхает его запах. Ее наполняет чувство умиротворения, и, лежа в кровати Сэма, она чувствует себя ближе к нему, чем за все эти месяцы.

Сара открывает глаза. Она готова дальше заниматься делами. Встает и встряхивает простыни и одеяла, ровно их заправляя. Ее взгляд падает на кусочек фиолетовой бумаги. Сара, не думая, поднимает его с пола и рассматривает. Это письмо.

Она тут же роняет его, будто бумага обжигает. И хотя она не понимает всего, что там написано, этого достаточно. Она сгибается на полу и хватается за живот, ее тело бьют судороги. Она чувствует себя так, будто у нее отошли воды, как во время родов.

Глава 74 Сэм

Париж, 18 сентября 1953 года

Сегодня пятница, но я очень хотел бы, чтобы был понедельник. Я не смог достать письмо из-под кровати перед школой. Теперь мне придется ждать все выходные. Быть в школе намного лучше, чем торчать с Ненастоящей мамой и Бородачом. Надеюсь, что мы еще раз пойдем на чай к Заку. Может, я мог бы попросить, чтобы мне разрешили увидеться с ним на выходных.

Я очень расстраиваюсь, когда после школы все сразу расходятся по домам. Никаких игр. И когда захожу в свою комнату, вижу нарядную одежду, разложенную на моей кровати, – черные брюки и белую рубашку, то же, что и в прошлую пятницу.

Хлопает входная дверь, и вскоре Бородач уже появляется в моей комнате:

– C’est Shabbat, Samuel.

Он наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб.

Внезапно меня пронзает острая боль, я вспоминаю, как Папа приходил с работы и прижимал меня к своей груди, он пах лимонным мылом.

– Как сегодня дела у моего малыша? – спрашивал он.

Пустота внутри меня снова вырывается наружу.

– Уходи, уходи, – шепчу я. Но я чувствую, что Бородач стоит в дверях, слышу его дыхание и то, как он чешет бороду. Затем слышу, звук его удаляющихся шагов, и снова хлопает дверь. Он ушел. Теперь я могу вернуться к письму и закончить его.