Пока Париж спал

– Ну, – отец поставил чашку обратно на блюдце, – чем же вы занимаетесь в Дранси?

Я съежилась и взглянула на Жан-Люка.

– Помогаю поддерживать порядок на железной дороге.

Папа закашлялся, а мама уставилась в свой кофе. Молчание стало еще невыносимее. Я пыталась придумать, как его нарушить.

– Жан-Люк говорит, что из Дранси уходит очень много поездов.

Я посмотрела на папу. Он вскинул бровь.

– Они высылают заключенных оттуда, – продолжила я.

Папа многозначительно посмотрел на меня. Мама замерла, ее чашка повисла в воздухе, а Жан-Люк придвинулся ближе ко мне. Обстановка накалилась.

– Шарлотта права. – Жан-Люк нарушил молчание. – Много поездов теперь уезжает со станции. Иногда с тысячью заключенных на борту.

– Тысячью? – Папа помолчал. – На одном поезде?

– Oui, monsieur.

– Как можно уместить тысячу человек в одном поезде?

Жан-Люк пожал плечами.

– Им приходится буквально запихивать людей внутрь.

Мама продолжала смотреть в чашку. Я прекрасно знала, как сильно она ненавидела подобные разговоры.

– Куда они увозят их?

– Думаю, куда-то на Восток.

Папа моргнул.

– Ну, они арестовывают тысячи людей, им надо куда-то их высылать. Восток имеет смысл. Думаю, они отвозят их в Польшу.

– Да, скорее всего.

Жан-Люк взглянул на меня.

– Но что они делают с ними?

– Что они делают с ними? – Папа нахмурился.

– Да. Я знаю, что их запихивают в вагоны для скота, все места стоячие.

Голос Жан-Люка стал более уверенным, и я почувствовала тревогу из-за того, что разговор так быстро менялся.

– И я видел… Я видел, как выглядит платформа после отправления поезда. Там… там просто хаос.

– В каком смысле?

– Повсюду разбросаны вещи… вещи, которые принадлежали им; книги, шляпы, чемоданы, детские игрушки. Мне кажется, им приходится силой заталкивать их в поезда…

– Детские игрушки?

Мама бросила на него хмурый взгляд.

– Ты знаешь, что они забирают и детей тоже. – Она остановилась и посмотрела на меня, – Помнишь, как почти два года назад во время облавы «Вель д’Ив» они массово арестовывали целые семьи?

Папа поставил свою чашку обратно на поднос и снова откинулся в кресле. Я посмотрела на Жан-Люка в надежде поймать его взгляд, но он смотрел в пол.

– Bien, – начала мама. – Надеюсь, эта зима скоро закончится.

Жан-Люк поднял глаза, его чашка была на полпути к губам.

– Это ужасная работа. – Он поставил чашку обратно на блюдце. – Не знаю, смогу ли продолжать там работать.

Мое сердце бешено застучало под ребрами. Я не хотела, чтобы он был таким честным, таким прямым с ними.

Папа нахмурил брови:

– Что вы имеете в виду?

– Ну, я ведь, по сути, помогаю бошам с их работой, не так ли? Помогаю им высылать людей черт знает куда только потому, что они евреи.

– Почему? Почему они считают это преступлением? – выпалила я, чтобы снять напряжение.

Папа посмотрел на меня так, будто видел меня впервые.

– Они отнимают работу у французских горожан. И пытаются взять под контроль нашу экономику, как они сделали это в Германии.

– Но это неправда! – Жан-Люк со стуком поставил чашку на стол, коричневая жидкость расплескалась вокруг нее. – Это все пропаганда.

– Откуда нам знать? Разве вы политик? Разве вы разбираетесь в экономике? – Папа сделал паузу и холодно посмотрел на Жан-Люка: – Вы просто рабочий.

– Я могу распознать, что правильно, а что – нет, – ответил Жан-Люк.

– Неужели? И что вы собираетесь с этим делать в таком случае, молодой человек?

– У меня есть несколько идей.

Папа выпрямился в кресле.

– Послушай, парень, – он говорил твердо, – тебе нужно просто подчиниться и продолжать свою работу. У тебя нет выбора. Ни у кого из нас его нет.

Мама потянулась к папе и дотронулась до его локтя, как бы намекая ему, что он должен успокоиться.

– Разве? – Жан-Люк посмотрел на меня. – Я думаю, выбор есть всегда. Просто иногда очень сложно решиться.

– Избавь меня от этого. Прямо сейчас выбора нет. Мы в ловушке. Но война не будет идти вечно. Дела у Германии идут не очень хорошо. Просто продолжай делать то, что тебе говорят.

– Вот как? – Жан-Люк встал. – Вы думаете, что мне нужно смириться с тем, что они высылают и, скорее всего, убивают тысячи наших соотечественников? – Его голос стал громче. – Думаете, это то, что я должен делать?

Папа тоже встал, его лицо покраснело.

– Довольно! Мне не нравится твой тон.

Мое сердце замерло. Он полностью оттолкнул их от себя.

– А мне не нравится то, что творится вокруг. И мне не нравится просто сидеть и ничего не делать и благодарить судьбу за то, что я не еврей.

Он заговорил тише:

– Мне жаль, что вы не согласны с тем, что я говорю.

Папа повернулся к нему, расправив плечи.

– Я думаю, тебе лучше уйти.

Мое сердце билось так сильно, будто это был единственный орган в моем теле. Напуганная мыслью, что это конец и я никогда больше его не увижу, я тоже встала, моя колени дрожали. Я обвила руками его шею, боясь, что если отпущу его, то упаду.

– Шарлотта! – закричала мама.

Я быстро прошептала ему на ухо:

– Никуда не уходи без меня.

Папа положил руку мне на плечо и оттянул от него.

Я молча смотрела, как Жан-Люк уходит. Он ничего мне не ответил.

Глава 23 Шарлотта