Пока подружка в коме

— Ричард, посмотри на меня. Я… я теперь ничто и никто. Я — чудовище, монстр, слепленный в мастерской Гамильтона и Лайнуса. Я — подросток, оказавшийся в ловушке — в теле немощной, парализованной старухи. А ведь я даже пожить толком не успела. Что со мной будет, если ты вдруг просто устанешь от этой бесконечной возни?

Ричард поднимает Карен с кресла, берет ее на руки и сажает себе на колено. Они вместе смотрят на каньон, на реку под ними, на верхушки растущих по склонам пихт. Карен успокаивается.

— Все, — говорит она, — извини. Некрасиво это было. Отстой.

— Отстой? Карен, я тебя умоляю! Где ты этого набралась? Отстой — это тинейджерское словечко.

Он вдруг замолкает, вспомнив, сколько лет — нормальных, полноценных лет — прожила Карен. Он крепче прижимает ее к себе.

— Карен, когда я слышу твой голос — словно кто-то сыплет мне на сердце груду жемчуга. Вот так.

Он легко барабанит подушечками пальцев по ее груди. Карен нравится его прикосновение, еще больше ее приводят в восторг взрывы сентиментальности у Ричарда.

Она опускает голову ему на плечо. Чтобы держать ее все время прямо, пока что еще требуется много сил. По-своему, ей даже как-то странно — ощущать такую близость с мужчиной настолько старше нее. Спроси ее, без привязки к реальности, какой парень привлек бы ее внимание, и она по-девчоночьи выбрала бы первокурсника из колледжа, крепкого, сильного, играющего в хоккей по выходным. Теперь же ей приходится радикально менять свое отношение к сексу, к самому понятию близости. А Ричард — он ведь все время рядом, они даже спят вместе, и он крепко обнимает ее. Иногда она чувствует его эрекцию и замечает, как он молча, стеснительно отодвигается, притворяясь, что спит. Но и во сне он напряжен и, уже не контролируя себя, только плотнее прижимается к ее ногам. Она сама себе удивляется: оказывается, ей это приятно, она ждет этих моментов, но представить себя снова занимающейся любовью — это ей пока не по силам. Она даже не решилась спросить у Венди насчет того, что думает по этому поводу медицина, но, по всей видимости, в ближайшее время такой разговор должен состояться.

Ричард влюблен в Карен, она в него, но связь, существующая между ними, должна или перерасти во что-то большее, или погибнуть. Карен злится — похоже, что ей больше не суждено быть с Ричардом — так, как тогда, на склоне.

Ричард ловит себя на том, что хочет Карен, и ощущает себя при этом извращенцем. Ему тоже стыдно попросить у кого-нибудь совета. Сколько раз уже он возбуждался по ночам, лежа рядом с Карен! Лоис и Джордж знают, что они спят вместе, они признают целительный эффект соприкосновения двух тел. Но сколько это сможет так продолжаться? Что скажет Карен, если он предложит ей?… Что она подумает? Извращенец!

— Ричард, ты помнишь — тогда, на горе?…

— Конечно.

— Я тоже. — Карен чуть поворачивает голову, чтобы лучше слышать шум реки. — Это ведь я тебя тогда в это дело втянула. Мне приспичило.

— Я вроде как тоже не возражал.

— Я знаешь чего боялась? А вдруг ты подумаешь, что я шлюха?

— Чего не подумал, того не подумал.

— Тебе смешно, а я действительно переживала. Мне и в глаза-то тебе было стыдно смотреть. Потом этот подъемник, потом машина, эта вечеринка дурацкая. Потом мне стало плохо. Мне и сейчас очень плохо.

Мимо пролетает цапля. Ричард делает движение, словно собирается пересадить Карен обратно в кресло, но она говорит:

— Нет, подожди. Подожди чуть-чуть. Я хочу тебя кое о чем спросить.

Ричард кивает. Конечно.

— Скажи мне… только честно… там… — голос Карен дрожит, срывается, она вынуждена перейти на шепот, — я… тебе понравилось?

— Карен, солнышко, вот ты о чем!

Ричард наклоняется и целует ее в щеку, гладит ее шею, все еще страшно костлявую, словно долго-долго уваривавшуюся в какой-нибудь кастрюле.

— Ну конечно, мне было очень хорошо. Это одно из лучших воспоминаний в моей жизни.

Карен дышит в ритме нервного стаккато, Ричард, говоря монотонно, словно пытается снять с нее напряжение.

— Видишь вон те прогалины, — говорит он, показывая рукой в сторону чередующихся ровных рядов деревьев и просек. — Это давным-давно были дороги, по которым сюда подвозили бревна. Лайнус рассказывал, как он разыскал где-то старые карты. Там, где сейчас стоят наши дома, проходила железная дорога. Иногда мне кажется, что по ночам у меня в голове проносятся духи этих былых поездов. Я все это к чему: вот живем мы здесь, в нашем мире, — дорожки, лужайка, гаражи, микроволновки. А отойди туда, чуть подальше в лес, и там — вечность.

— Знаешь, Ричард…

— Что?

— Там, тогда, на Гроуз…

— Ну?

— Это… ну, это ведь единственный раз, когда я… и наверное, последний раз в жизни. Знаешь, я ведь не смогу жить, осознавая это.

— Не понимаю. Ты хочешь сказать…

— Ричард, можешь ты хоть на минуту заткнуться?! Послушай меня, прислушайся к моим чувствам!