Пока пройдёт гнев твой

Хьорлейфуру Арнарсону тоже одиноко. Сейчас я стою возле его дома. Собака меня чувствует. Шерсть на ее загривке встала дыбом. Она глядит в мою сторону и испуганно скулит.

Нечасто доводится Хьорлейфуру с кем-нибудь поговорить. Порой он неделями не слышит человеческого голоса. Он не слишком страдает от своего одиночества. Правда, много думает о женщинах, хотя вот уже больше тридцати лет не встречается с ними. Он грезит о мягкой коже и округлых формах. Здесь, в лесу, он живет, как дикарь. Летом ходит без одежды и спит во дворе. Каждый день он купается в озере Виттанги-ярви, независимо от времени года.

Хьорлейфур не видел нас в день нашей смерти. Он появился на берегу спустя два с лишним часа после того, как мы умерли. Меня уже не было в озере. Он часто спрашивал себя, что за прорубь появилась на самой середине озера. Она казалась ему слишком большой, чтобы ее мог выпилить любитель подводного лова. Может, кто-нибудь решил последовать его примеру и заняться моржеванием? Кроме того, в проруби еще плавали обломки двери. Хьорлейфур так и не собрал их.

А потом он увидел наши рюкзаки и подумал, что где-то неподалеку бродят люди, которые скоро сюда вернутся. Старик немного постоял над нашими вещами, порылся, но ничего не взял. Его одолевало любопытство и жажда общения. Однако никто, конечно же, не пришел.

А когда он на следующий день вернулся на это место, рюкзаки стояли все там же. И на следующий день тоже. А потом пошел снег, и Хьорлейфур отнес их к себе домой.

Сейчас он поднимается на второй этаж и достает рюкзаки из чулана, где запер их, чтобы мыши и крысы не добрались до наших вещей.

«Конечно, это рюкзаки тех молодых людей, о которых говорили полицейские», — рассуждает он. Хьорлейфур собирается отдать их Ребекке и Анне-Марии, когда завтра утром они снова приедут к нему. Он расскажет, где нашел их и о тех обломках, что плавали в проруби тоже. Нет сомнения, эта та самая дверь, о которой они спрашивали.

Но прежде чем расстаться с рюкзаками, старик возьмет оттуда кое-какие вещи. В одном он видел совсем новую спиртовую горелку, а в другом большую куртку на подкладке из шерсти мериноса. Никогда еще у Хьорлейфура не было такой красивой одежды. «Ничего страшного, если я оставлю ее себе, тем молодым людям она все равно не нужна», — думает он.

Он переносит наши вещи на нижний этаж. На верхнем слишком холодно. Куда уютнее там, где горит камин и трещат дрова.

Хьорлейфур принимается распаковывать рюкзаки и перебирать их содержимое, решая, что оставить себе, а что отдать полиции. Он настолько погружается в свою работу, что не замечает, как у его ворот останавливается снегоход.

Арнарсон не обращает внимания на лай собаки, она ведь то и дело подает голос: увидит ли лису, белку или если вдруг свалится с дерева ком снега. Глупая старушка!

И только заслышав стук входной двери и шаги в доме, Хьорлейфур понимает, что удостоился визита гостей. Он поднимает глаза и видит двоих мужчин посреди кухни.

— Мы слышали, Хьорлейфур, — говорит один из них, — ты разговаривал с полицейскими?

Разглядев, кто к нему пожаловал, Арнарсон хочет бежать, но тут же понимает, что некуда. Говорит только один из вошедших. Второй, огромный и толстый, стоит молча, опершись на дверной косяк.

— И что же ты им рассказал? — продолжает спрашивать тот, что поменьше. — Что их интересовало? Отвечай!

Хьорлейфур прокашливается:

— Их интересовала молодая пара, что пропала прошлой осенью. Были ли они на озере, не видел ли я чего…

— А ты видел? Что ты им сказал?

Хьорлейфур молчит, все еще стоя на коленях и перебирая вещи.

Только сейчас Туре замечает эти два ярких нейлоновых рюкзака. Наверняка они не принадлежат Арнарсону. Тот использует только старые сумки, какие носят военные, или те, что сам сшил из кожи.

— Ты нашел их возле озера, — говорит Туре, уставившись на рюкзаки. — Не так ли? Признавайся, старый черт!

— Я вовсе ничего такого не думал, — мямлит Хьорлейфур, — там никого не было, кто бы…

Большего он сказать не успевает. Туре Крекула берет из кучи возле печки полено и, держа его обеими руками, как биту, опускает на голову Хьорлейфура.

Я слышу, как трещит череп старика. Потом вижу, как его тело с глухим стуком падает на пол. Весь лес дышит сейчас ужасом. Земля трясется, словно пропитавшись кровью, которая сейчас здесь пролилась.

Собака замирает во дворе, шерсть встает дыбом на ее спине. Потом она ложится в снег не в силах войти в дом своего хозяина, несмотря на то что братья так неосторожно оставили дверь открытой.

Повсюду пахнет смертью. Березы гнутся под ветром, птицы кричат. И только ни о чем не подозревающие полевки беззаботно снуют под снегом. Они не понимают.

Я же остаюсь на удивление равнодушной. Хотя мне ведь это знакомо.

Яльмар Крекула отходит от двери.

— Зачем? — спрашивает он брата.

Нога Арнарсона дергается в предсмертных судорогах.

— Не будь бабой, — отвечает Туре. — Лучше надень перчатки, нам нужно немного переставить здесь мебель.

Двадцать восьмое апреля, вторник

— Почему ты не отвечаешь на мои звонки? — раздался недовольный голос Монса Веннгрена в трубке.