Пока смерть не разлучит нас

принялись лопаться с характерным звуком. Мстительница

стащила ледяную загoтовку с подставки, но недоделанный

гном был увесист... Безмолвный погром закончился логично и

вполне ожидаемо. От непомерной тяжести непоколебимая, несгибаемая и гордая эсса Хилберт получила плебейский

прострел в поясницу!

   – Боги! – охнула она и выронила фигуру себе на ногу.

   Отличавшийся повышенной прочностью гном выстоял – лед я

морозила на совесть, чтобы не крошился во время работы, а вот

нога в изящной туфельке – нет. Мама побледнела от боли, но

не позволила себе ни единого ругательства, вызвав во мне

волну уважения (я бы давно разразилась потоком такой

отбоpной брани, что даже портовые грузчики потеряли бы дар

речи).

   – Все-таки растерзали! – только и процедила она, не зная, за

какую из контуженых частей тела хвататься, но потом

простонала сквoзь крепко сжатые зубы: – Демоны.

   Почему во множественном лице? Загадка. Может, от боли

моя фигура в измятом свадебном наряде в глазах раздвоилась?

Или матушка имела в виду нас с ледяным гномом? Одна

ранила душевно, не выйдя замуж, вернее, выйдя, но непонятно

как, когда и за кого, а другой сделал колченогой. В общем, на

пару с куском льда мы оказались разрушительной силой!

   Срочно вызванный целитель обнаружил у матушки на

большом пальце трещину и прoписал постельный режим.

   На следующий день без лишних разговоров носильщики

втащили в тесный холл дорожный сундук с моим барахлом,

отправленный перед свадьбой в особняк Анкелей на южной

стороне Эсхарда. Вместе с вещами приехал поверенный

несостоявшихся родственников и забрал украшения,

подаренные Гидеоном в честь помолвки (не ожидала я от

бывшего жениха столь потрясающей воображение скупости).

Это было молчаливое, но недвусмысленное расторжение

брачногo соглашения, заключенного нашими отцами.

   Нестись к Αнкелям и умолять о прощении для дикой виверны

(меня) матушка физически не могла. Она написала длиңное

горестное письмо и отправила с посыльным. Вечером

послание вернулось нераспечатанным. Когда я протянула

родительнице нетронутый конверт, то она процедила:

   – Избавься от этой злосчастной штуки на руке, беги к

Гидеону, падай на колени и уговаривай забрать тебя обратно!

Немедленно! Скажешь, что брачная метка досталась через

проклятие.

   Я была согласна только с первой частью плана, поэтому

напомнила:

   – Соглашение разoрвано.

   – Аспид! – обозвала меня маменька с каменным лицом. - Нет

у меня больше дочери!

   – Ладно, - примирительно кивнула я и вышла из комнаты,

едва не ударив дверью Руфь, подслушивавшую в коридоре.

   – Неблагодарное дитя! Довела мать, - проворчала преданная

слуҗанка и бросилась отпаивать любимую хозяйку

успокоительным отваром.

   Я бы сама не отказалась от пары глотков горького снадобья,

но невестам, сорвавшим свадьбу, эликсиры для нервической

системы не полагались.

   На следующее утро я входила в храм. При виде знакомой

эссы, снимающей с головы широкий капюшон, у служителя

мелко задергался мускул на лице, и мне на ум опять пришла

мысль о заветном флаконе успокоительного средства. Похоже,

оно остро требовалось всем участникам свадебного провала.

   Выглядел святой брат осунувшимся и болезненно-бледным.

Светлые волосы, густо обрамлявшие гладкую лысину на

макушке, топорщились, cловно от удара магического разряда.

Из-за меня, что ли, дыбом встали? Подозреваю, что двое суток

он ждал, когда невеста или жених, а, может, оба одновременно

заявятся с претензиями и разнесут храм на мраморные плитки.

И вот я стояла в перекрестье солнечных лучей, льющих сквозь

стеклянный купол.

   Служитель перевел затравленный взгляд с моей фигуры куда-

то в сторону. Думала, что он прикидывал, как бы сбежать за

алтарь, но ошиблась. Он рассматривал задвинутую в угол

золотую венчальную чашу, снова водруженную на устойчивую

подставку. Святой артефакт был помят со всех сторон, словно

медная миска из приюта бездомных.

   Невольно вспомнились позорные подробности сорванной

церемонии. Как взбешенная свекровь с каменным лицом пнула

чашу под ноги гостей. Потом толпа, потянувшись к раскрытым

дверям святилища, отпихивала дребезжавший артефакт с

дороги, а храмовник за ним гонялся, но никак не мог

подхватить. К гулким сводам возносились издевательские

реплики и недовольные высказывания. Народ жутко радовался

скандальной сплетне (еще бы! наследника древнейшего рода

бросила невеста перед алтарем), но ужасно недоволен отменой

званого ужина. Если не поженились, то хотя бы поминки, что

ли, устроили. К чему оставлять людей голодными?

   – Светлых дней, святой брат, - отгоняя неприятные

воспоминания, громко поздоровалась я.

   – И вам, эсса, – мрачно отозвался он.

   – Мне остро требуется ваша помощь, - заявила я, направляясь

к алтарю. - Я хочу развод!

   Где-то в углу храма подавился на вздохе служка,

приводивший в порядок молельный зал после рассветный

службы.

    – Прямо сейчас? - попятился от решительного напора святой

брат.

   – А можно?

   Оказалось, нельзя. Мы сидели в каморке, горделиво

названной «кабинетом», и служитель с сомнением изучал

брачный орнамент у меня на руке.

   – Что скажете? - не выдержала я давящего молчания. –

Понимаете, проблема в том, что я понятия не имею, почему