Она была в отчаянии. – Я собираюсь посетить его спальню
сегодняшней ночью.
– Ты?!
– Почему в голосе женщины, сожительствующей с бывшим
мужем, я слышу неодобрение? - с нажимом уточнила матушка.
– Тебе почудилось, - моргнула я. Она раздобыла
возбуждающее средство для Альдона? Кто эта женщина, и в
каком погребе она держит мою расчетливую, ледяную, как
айсберг северного моря, мать?!
– Тарим в почтенном возрасте, и я подумала… чтобы ночью
избежать,так сказать, досадного конфуза, который заденет его
мужскую гордость, стоит добавить ему капли для жизненной
энергии.
– Я… не знаю, что сказать.
– Просто сделай вид, что этого разговора не было. - Она
быстро спрятала флакон в карман платья и с улыбкой
пригласила мужчин на пирушку.
Все еще ошарашенная заявлением благородной эссы,из
кресла я следила, как она ненавязчиво и мастерски обхаживала
ректора.
– Тарим, – назвала матушка его по имени и протянула
хрустальный стакан с крепким напитком, – ваш соврен.
– Соврен у Доара отличный, но сегодня я, пожалуй,
ограничусь ликарием, - заставив улыбку чистокровной эссы
подувянуть, отказался он от угощения. - Ликарий из черной
ягоды, налитый очаровательной эссой, просто божественең!
Фу. Как витиевато и безвкусно!
Матушка не спорила, потому что всю жизнь не переносила
алкоголя. Для нее не имело никакой разницы – соврен,
ликарий или вообще имбирный эль – любые напитки
приводили к магическому срыву и обмораҗиванию
собутыльников.
– Эсса Хилберт, не стесняйтесь предложить мне. - Доар
бесцеремонно забрал стакан из рук ошарашенной тещи и
немедленно сделал большой глоток.
Мы с матушкой натуральным образом остолбенели.
– Аделис, я помню твои правила. – Видимо, он решил, будто
я волновалась из-за хмеля. - Всего один стакан.
– Крепись, дочь моя, - прошептала мама, проходя мимо,и
ободряюще похлопала меня по плечу.
Поначалу все шло неплохо. Даже удачно. Но через полчаса
Доар заерзал на диване, снял пиджак и ослабил узел галстука.
Потом поднялся, неқоторое время пoмаячил по гостиной,
словно не находя себе места. Глаза его блестели, на скулах
появились лихорадочные пятна, и по всему складывалось
впечатление, что оң захмелел с нескольких глотков крепкого
алкоголя.
– Как вы себя чувствуете? - с непроницаемым видом
спросила мама.
– Превосходно, эсса Хилберт, прекрасный вечер. Вам не
кажется, что в комнате слишком натоплено? Может, окна
откроем?
– Камин даже не зажжен, – сдержанно заметила я.
– И впрямь не горит, - растерянно потер затылок Доар. -
Соврен возымел такой… неожиданный эффект.
По всей видимости, от забористых капель его страшно
ломало. Он плюхнулся на диван и, резко закинув ногу на ногу,
носом туфли едва не сбил графин с низенького столика.
Хрусталь истерично зазвенел. В комнате воцарилось
удивленное молчание.
– Извините, - через долгую паузу в тишине произнес Доар.
Он больше не участвовал в общей беседе. Плавил меня
призывным взглядом, прикусывал палец и, в общем, вел себя не
то чтобы развязано, но в воздухе ощущалось странное
напряжение. Через некоторое время стало очевидным, что
Доару неможeтся. Старшие посчитали, что пирушку пора
заканчивать,и тихонечко удалились. Я запретила себе думать,
разойдутся они по спальням или продолжат вечер.
Не сводя с меня потемневших глаз, Доар поднялся с дивана,
приблизился к моему креслу и оперся руками о подлокотники.
– Эсса Хилберт, - голос звучал хрипловато, – вы сегодня
очаровательны. И это платье…
– Что ты хочешь? - задала я «наиумнейший» вопрос, хотя
прекрасно знала, какое именно снадобье плескалось в стакане
с совреном.
– Кое-что… – Он выпрямился, повел плечами… и вдруг
помахал руками, как крыльями мельницы. – Мне очень хочется
на пробежку.
– Чего?
– Знаешь, - он потоптался,изображая бег на месте, - энергия
бурлит. На месте усидеть не выходит. Как ты смотришь на
пробежку?
– Выпей успокоительных капель, – мрачно посоветовала я и
поднялась с кресла, полностью озадаченная.
Я-то полагала, что Доара снедала похоть и даже внутренне
подобралась, а он жаждал
разминкой. Ни одной пошленькой мыслишки. Что за странное
возбуждающее снадобье прикупила мама? Вернее, что именно
оно возбуждало у мужчин? Инстинкт атлета? Даже не знаю,
радоваться мне или огорчаться.
– Может, хоть по дому пройдемся? - предложил он.
– Спать! – приказала я.
Сумасшедший из Доара вышел послушный. Пока я
величественно поднималась по лестнице на второй этаж, он
бегал туда-сюда. На последней ступеньке вдруг споткнулся и
едва не клюнул носом пол.
– Все хорошо! – объявил он, вскакивая на ноги.
– Вижу, - процедила я, поймав себя на мысли, что лучше бы
это воплощение «жизненной мужской энергии» потеряло
сознание. Честное слово, проще на закорках дотащить до
кровати, чем терпеть задорные выкрутасы.
Едва мы вошли в спальню и хлопком в ладоши разбудили
живые огни, горгулья, с аппетитом догрызавшая домашнюю
туфлю Доара, застыла с куском задника в пасти. Скорее всего, понимала, что сейчас второй туфлей огребет по хвостатому
заду.
– Назовем ее Моль! – ткнул благоверный пальцем в мелкую
поганку, сидевшую в куче кожаных ошметков. - Иди сюда,
Моль!