Пока смерть не разлучит нас (ЛП)

Было послеобеденное время, и ни в школе, ни на текстильной фабрике не проводилось сессии борьбы. Цинь Цзин был дома и писал самокритичный отчет, пока Шэнь Ляншэн сидел рядом, наблюдая. Мужчина не попадал в большие неприятности с прошлого инцидента, обзаведясь защитой свыше - видимо, нет худа без добра.

Цинь Цзин поднаторел в написании так называемых «признаний вины», которые всегда состояли из одной и той же ерунды. Он даже мог вести непринужденную беседу с Шэнь Ляншэном, пока писал.

Стояли самые жаркие дни августа. Шэнь Ляншэн обмахивал учителя изорванным камышовым веером, то и дело игриво гладя мужчину по голове.

У Цинь Цзина была «инь-ян стрижка», как и у многих его коллег: на одной половине головы были волосы, а другая была побрита. Короткая пушистая часть начала отрастать в последнее время и была колючей на ощупь.

«Лучше бы тебе не привыкать к этому», - шутил Цинь Цзин, продолжая писать свой доклад, не выглядя особенно унылым или удрученным.

Шэнь Ляншэн знал характер мужчины, и если бы ему пришлось назвать один недостаток, это был бы чрезмерный оптимизм. Цинь Цзин постоянно думал хорошо о любой ситуации. Кто-то назвал бы его позитивным, другие - наивным или мечтательным. Леопард не может изменить своих пятен: Шэнь Ляншэн не пытался решить эту проблему, и в то время, возможно, было лучше, если учитель был оптимистичен.

На самом же деле, это было от того, что Цинь Цзин обрел покой. Он был доволен, пока у мужчины рядом с ним все хорошо. Если страна была в упадке,

так тому и быть. Его не волновало, что он сам подвергался сессиям борьбы. Черт, побрить голову было идеально для летней жары.

Он не ощущал себя оскорбленным, даже когда писал признание вины. Учитель не считал, что не верно преподавал свои уроки, поэтому и не позволял себе чувствовать, что оскорблен.

Цинь Цзин писал, когда услышал звуки дождя. На самом деле не было никакого дождя - дети бросались чем-то в задние окна. Вероятно, их отругали родители, поэтому они перестали кидать кирпичи и камни, и вместо этого швырялись кусками земли, которые рассыпались, ударяясь о бумагу, создавая легкое шарканье, звучащее, как дождь. Цинь Цзин не был зол, ведь дети есть дети, и он не мог всерьез разозлиться на детей, которые просто хотели подурачиться, но слишком боялись делать это.

Услышав шум, Шэнь Ляншэн встал с места с веером в руке, чтобы посмотреть. У него был естественно суровый вид, и даже в этом возрасте он все еще не любил улыбаться. Следовательно, он был злым стариком, которого боялись здешние детишки. Всякий раз, как только Шэнь Ляншэн выходил на улицу с этим его каменным лицом, негодники разбегались в приступе досады и принимались за следующую жертву.

«О, не стоит. Что за 60-летний занимается терроризированием горстки ребятишек?» - положил ручку и упрекнул улыбаясь Цинь Цзин. Когда же мужчина и впрямь сел на свое место, он снова взял ручку и продолжил.

Трехчасовое солнце светило в окна на изношенную поверхность стола. Они пользовались этим столом еще с тех пор, как жили на Пэтит дэ Сэнтюр, и привезли его с собой, когда переехали. Он не был антикварным, поэтому пережил рейды конфискации. За ним Цинь Цзин проверял работы и готовил свои уроки больше десяти лет, но никогда не догадывался, что будет заниматься самокритикой за этим самым столом. Было бесчисленное множество подобных ему учителей, тех, что преподавали, пока не появилась седина в волосах, и все же оказались в такой же ситуации.

Цинь Цзин смог найти покой, отчасти зная, что не сделал ничего плохого, но в основном потому, что Шэнь Ляншэн был с ним. Пока этот мужчина был с ним, все стоило того.

Однако было много тех, кто не мог чувствовать того же. Написав признание вины, они вскоре находили невозможным продолжать жить: «Нужны три дня для гибели шести поколений процветания, но хватит и семи строк, чтобы изложить мои кровь и душу»*, - кто-то повесился, другие - бросились в реку.

Закончив писать свою самокритику посреди реального солнечного света и нереального дождя, Цинь Цзин с улыбкой повернулся к Шэнь Ляншэну и спросил: «Чего бы нам приготовить вечером? Как насчет рисовой каши?»

Восьмого января 1976 года Премьер Чжоу Эньлай скончался, прежде чем смог увидеть конец Культурной Революции и воскрешение Китая. Банда Четырех делала все, что было в ее силах, чтобы сдержать скорбь людей, но те не обращали на них никакого внимания. Оставшись без нормированных

талонов на ткань, Цинь Цзин не мог купить черного сукна, поэтому он изрезал черное платье и сделал две нарукавные повязки для себя и Шэнь Ляншэна.

Они будут помнить его доброту до конца своих дней. Сейчас было уже невозможно выразить лично свою признательность, но меньшее, что они могли - носить траурные повязки, даже если бы их осудили за это.

Двадцать восьмого июля того же года, сильнейшее землетрясение в Таншане сотрясло весь Север, послужив причиной больших разрушений в Пекине и Тяньцзине.