Аджюдан повернулся к ним спиной, не осмелившись встретить лицом к лицу брошенное ему обвинение. Стыд давил его словно клещами, он рывком расстегнул воротник мундира.
Да, его сын виновен. В том, что связался с Себастьяном, в том, что следовал за ним по его темным тропам. Сегодня Николя за это расплачивается, — возможно, лучше было бы, если бы он искупал свою вину в тюрьме. Потому что сейчас ему приходится ежедневно давать транквилизаторы, чтобы он не выбросился из окна или не сунул голову в петлю.
Каждый день Николя поднимался на голгофу, и это гораздо тяжелее, чем пребывание в тюрьме или смерть.
Выгорал изнутри, день за днем. И скоро от него останется один лишь пепел…
Вертоли часто говорил себе, что лучше бы он донес на собственного сына, вместо того чтобы покрывать его.
Покрывать его и покрывать
Чего он больше опасался? Смотреть, как сын отправляется за решетку или запятнать себя позором?
Прослыть отцом убийцы, вот чего он больше всего боялся.
В эту апокалиптическую ночь он ненавидел Лавесьеров, ненавидел сына. Ненавидел себя самого. Но невозможно повернуть время вспять: он приговорен идти до конца.
Неподвижный, стоя спиной к обеим жертвам, он, сознавая свою трусость, сдерживал слезы бессилия. А Венсан с гневом продолжал:
— Значит, все эти годы ты знал, что моя жена умерла, но делал вид, как будто ничего не случилось? Ты мне говорил, ты… Как ты мог, Вертоли? Жалкий подлец…
— Мой сын не убивал Лору! — огрызнулся аджюдан. — Он всего лишь оказался там в плохую минуту…
— Как бы не так! — оборвал его Эрве. — Твой сын так же виновен, как и мой племянник! Не надо делать из него святого… Впрочем, если бы этого не случилось, ты бы не был с нами сегодня! А сидел бы в тепле своей поганой казармы!
— Если бы этот сукин сын не увлек Николя, он бы…
— Не смей оскорблять Лавесьеров! — пригрозил Эрве. — Иначе кончишь в пропасти вместе с этой парочкой… Усек?
— Я слишком вам нужен! — саркастически усмехнулся Вертоли.
— Ты уверен? Сторожевому псу всегда можно найти замену! Так что когда псу указывают место, он должен покорно идти к себе на подстилку! Ясно?
Рука Вертоли легла на рукоятку «беретты», что, впрочем, не произвело никакого впечатления на Эрве. Серван и Венсан затаили дыхание, надеясь, что между их тюремщиками вспыхнет ссора, которая может плохо кончиться для одного из них. Но мужчины лишь обменялись гневными взглядами: два самца, пытавшиеся безрезультатно запугать друг друга.
Аджюдан первым опустил взор в знак поражения, и Эрве вернулся на место, наслаждаясь победой.
Ярость, переполнявшая сердце Серван, заставила ее снова обратиться к шефу:
— Как вы могли нас так подставить, Вертоли?
— Да заткнись ты, черт побери!
— Вы больше не имеете права мне приказывать! Я не подчиняюсь подонкам!
— Однако эта малышка мне нравится! — усмехнулся Эрве.
Он подошел к девушке, и она мгновенно умолкла.
Этот тип повергал ее в ужас.
Встав на одно колено, Эрве рукой в перчатке из черной кожи погладил ее по лицу:
— В конечном счете я, пожалуй, проведу с тобой немного времени…
Серван показалось, что ее коснулась сама смерть. Она замерла, онемела, заледенела с головы до ног.
— Есть кое-что, что я хотел бы знать, Лапаз, — продолжал Эрве с гаденькой улыбочкой. — Теперь, когда ты все равно сдохнешь, ты можешь сказать… Ты действительно спал с ней?
— Какое твое собачье дело? — ответил Венсан.
— Да, он спал со мной! — выкрикнула Серван.
Удивленный, Эрве убрал руку.
— Потому что мы любим друг друга! — продолжала она. — И ты можешь совершать любые подлости, но этого тебе не изменить. Ты никогда не разорвешь то, что нас связывает…
— Однако у нее и темперамент, а, Венсан? — хмыкнул Эрве. — Похоже, скучать тебе не пришлось! Жаль, что все так скоро кончится!
— Это ты скоро кончишься, — ответил проводник.
— Нет, я буду жить еще много лет. А для тебя это вопрос минут…
Лавесьеру, похоже, начинала нравиться его жестокая игра.
— Хочешь, я развлеку тебя? — неожиданно предложил он. — Ты же, наверное, хочешь знать, как умерла твоя жена? А если принять во внимание, что тебе самому жить осталось не слишком долго, я вполне могу сделать тебе такой подарок…
Сердце Венсана болезненно сжалось; если бы только он не был связан!..
— Я все прекрасно помню, словно это случилось вчера, — начал Лавесьер. — Однажды утром Себастьян позвонил мне и попросил о помощи. Он не сумел связаться с отцом и, понятное дело, позвонил мне… Это было в мае, пять лет назад. Себ и сын нашего
— Мудак! — разбитыми губами произнес Венсан.
Эрве притворился, что не услышал, и бесстрастным тоном продолжал: