Пока тебя не было

– Я не согласна, – Моника встряхивает наволочку, – что ничего не можем. Что за ерунда. Мы очень много можем. Можем много кому позвонить, заняться зацепками, расследовать. Я утром составила список.

Ифа стоит в стороне. Гретта смотрит на нее прищурившись. Ифа опускает взгляд на свои руки, на нечитаемые слова, которыми они исписаны.

– Мне надо позвонить, – говорит она и бросается прочь, как раньше, когда была маленькой. Гретта почти рада снова это увидеть, этот бросок Ифы. Приятно знать, что кое-что не меняется.

– Звони из прихожей, – говорит Гретта. – Телефон там для того и стоит.

– Мне в Нью-Йорк. Позвоню из будки. – Ифа успевает добежать до двери, прежде чем обернуться. – А библиотека… работает?

Они втроем смотрят на нее в изумлении: Гретта, Майк Фрэнсис и Моника.

– Библиотека? Бога ради, – восклицает Гретта, – библиотека-то тебе зачем?!

– Найти одну книгу.

– Ну, я и не думала, что ты туда за картошкой. Какую книгу?

– Неважно. Просто книгу.

– Кому ты идешь звонить?

На лице у Ифы выражение, которое им всем хорошо знакомо: не лезь ко мне, я все решила.

– Неважно, – повторяет она.

– Давай, – говорит Гретта. – Рассказывай. У тебя в Нью-Йорке парень?

Она подмигивает Майклу Фрэнсису, который хмурится в ответ, жалкий болван.

– Ты ему идешь звонить?

Ифа не отвечает, просто бросает затравленный взгляд на скатерть, которую складывает Моника.

– Ему, да? – наседает Гретта. – А он разве не спит, в это время-то?

– Нет, – бормочет Ифа. – Там сейчас… – Она смотрит на часы над окном. – Не знаю… восемь утра.

– Ну, тогда разве ему не пора на работу?

– Ну-у… – мямлит Ифа, нарочито роясь в карманах и пятясь прочь из гостиной.

Гретта встает из-за стола и идет следом.

– У него работа-то есть? – спрашивает Гретта.

– Мам, – говорит ей в спину Майкл Фрэнсис, – если Ифа хочет позвонить, то…

– Или он тоже художник?

Ифа оборачивается от двери, отводит волосы с глаз – у Гретты руки так и чешутся взять щетку и заняться ими – и огрызается:

– Нет. Он юрист. Довольна? Или скоро будет. – Она рывком распахивает дверь, как раньше. – Скоро вернусь.

И захлопывает ее за собой. Как раньше.

– Что ж, – произносит Моника, опускаясь в кресло, которое только что освободила Ифа. – Вижу, несколько лет в Нью-Йорке не улучшили чей-то характер.

Майкл Фрэнсис вздыхает и готов заговорить, но Гретта врывается обратно в кухню.

– Вы слышали? – говорит она. – Юрист. Она встречается с юристом.

– Правда? – спрашивает Майкл Фрэнсис. – Когда она тебе сказала?

– Только что. У двери. Кто бы мог подумать? – Гретта хватает белье, которое сложила Моника, и начинает кое-как пихать его в шкаф. – Ифа и юрист.

Она прекращает засовывать белье и поворачивается к Майклу и Монике:

– Как думаете, он католик?

Ифа стоит на тротуаре, прямо за калиткой, поворачивается посмотреть в одну сторону, потом в другую, словно не помнит, куда идти.

Британские деньги в руке кажутся странно тяжелыми, ее кошелек раскрывается, в нем слишком много денег: четвертаки и двухпенсовики, никели и десятипенсовики.

Моника, ее родная сестра, обошла ее, смотрела сквозь нее или мимо, словно ее там и нет. Своим поступком она отрицала все, как бы говоря: у нас никогда не было общей комнаты, я никогда не брала тебя за руку, чтобы перевести через дорогу, это не я перевязывала тебе голову, когда ты разбила ее о перила, ты не росла, донашивая за мной одежду, ты ни разу не поила меня чаем с ложечки, когда у меня была ангина, не спала годами рядом со мной в парной кровати, это не я учила тебя выщипывать брови, застегивать туфли и стирать свитер руками. Бессмысленность и болезненность всего этого сбивают Ифу с толку. Воспоминание о том, как Моника взяла и уклонилась от нее после стольких лет, стучит и болит, как свежий синяк.

Все началось, думает она, направляясь по улице и сжимая распухший кошелек, с ужасной цепочки совпадений. Если бы она в тот день не отправилась к Монике. Почему она пошла? В чем было дело? Оказалась в том районе, давно не виделись, уже месяц, с тех пор, как Джо объявил на Гиллертон-роуд, что Моника беременна. Ифа посмотрела на Монику, когда он это сказал, потому что Моника всегда говорила, что не хочет детей. Никогда-никогда, говорила она. Моника сидела на диване, очень прямо, ее рука лежала в руке Джо, на лице ничего не отразилось, когда родители принялись шумно их поздравлять.