Пока тебя не было

Что сказать? Ифа не знала. Кто должен заговорить первым? Каковы правила в таких обстоятельствах? Какая-то ее часть хотела сказать: это не мое дело, это твоя жизнь, твой выбор, я тебя не выдам. Другая готова была выпалить: Мон, как ты могла, зачем, а как же Джо?

Моника не собиралась говорить, Ифа это понимала. Ее взгляд скользнул прочь, к потолку, подбородок слегка поднялся, губы сжались. Это выражение лица Ифа знала очень хорошо – не столько вызов, сколько отвага. В этот миг Моника собиралась с силами, призывала всю свою мощь, Ифа это понимала. Моника отбросила волосы назад, смахнула с рукава невидимую пушинку, взгляд ее был устремлен в окно. Ифа развернулась, вышла за дверь и быстро двинулась по коридору. Ей казалось, что ее преследует стая животных, которые лают и кусают за пятки. Если идти достаточно быстро и уйти далеко, от них можно сбежать, можно не дать им вонзить зубы в свою плоть.

На углу Гиллертон-роуд Ифа поворачивает налево. Она прикрывает глаза рукой, проверяя, не едет ли кто, и ее на мгновение изумляет машина, мчащаяся на нее справа. У двери телефонной будки она останавливается, словно хочет перевести дыхание, но ей просто хочется стереть полоски пота с линии роста волос, с верхней губы.

Когда Гейб подходит к телефону, голос у него ровный и далекий. От этого она так теряется, что слышит, как второй раз говорит в трубку:

– Ну что, как ты?

– Нормально, – отвечает он. – Все в порядке.

Ифа настраивает слух на новую манеру разговора, на ее странную взвешенность, на плоский тон. Таким голосом говорят с другом, который тебе не особенно приятен, или с кем-то, кого ты не очень хорошо знаешь и не стремишься узнать получше. Это из-за того, что он на работе? Ранняя утренняя смена в ресторане всегда самое спокойное время, потому что Арно придет позже. Их что, кто-то слушает? Может, в этом все дело.

Ее рука плотнее сжимает черную телефонную трубку. Она знает, что причина не в этом. Она столько раз звонила ему на работу, и ни разу у него не было такого голоса. Перед ней будто снова разматывается цепочка букв, написанных на запотевшем стекле: «ТЫ», так, что ли, потом еще что-то, потом «МЕНЯ», потом что-то еще? Что там было написано, хочет она спросить? Пожалуйста, просто скажи. «МЕНЯ» – что?

– Есть новости об отце? – спрашивает он.

– Пока нет. Я… Просто хотела спросить… у тебя получилось… – Она морщится из-за вопроса, который задает, но ей нужно узнать. – …заехать к Эвелин?

Она слышит, как Гейб делает глубокий вдох.

– Получилось, – произносит он этим новым голосом.

– И… ты нашел папку?

– Нашел, – говорит он, и Ифе, прижавшей трубку к уху, так хочется, чтобы он сказал что-то еще.

– Господи, Ифа, – говорит он, и ей кажется, что он отнес телефон куда-то в более укромное место, потому что вокруг него становится тихо. – Там кое-что уже год лежит. Письма, контракты, всякие действительно важные вещи.

– Да, – слабым голосом отзывается она. – Да, я знаю, я…

– Я просто не понимаю, почему ты вдруг… В смысле, Эвелин вообще догадывается, что ты… – Он вздыхает. – Не понимаю.

Она прижимает кончики пальцев к острому краю выемки монетоприемника, пока ногти у нее не белеют от нажима.

– Я не понимаю, как ты могла так с ней поступить. После всего, что она для тебя сделала. Там чеки необналиченные, на тысячи долларов. Ты о чем думала вообще?

– Я… Чеки обычно сразу получает бухгалтер, но, может быть, парочка завалилась… Я просто…

– Я понимаю, с ней иногда непросто, и понимаю, что она тебя гоняет в хвост и в гриву, но просто запихать все в коробку и забыть, это… так нельзя, Ифа.

– Я знаю, – выговаривает она. – Я просто…

Он обрывает ее.

– Слушай, мне пора. Позвони мне, если будут новости об отце, ладно?

Ифа вырывается из телефонной будки. Жара внутри и за стеклом, немыслимая. Невыносимая. Она на мгновение прислоняется к двери, хватая воздух. Но воздух снаружи ненамного прохладнее, кажется, он прожигает дорожку до развилок в ее легких. Металл телефонной будки опаляет кожу сквозь одежду, и, осознав это, она отпрыгивает прочь. «Что, выхода нет? – думает она. – Негде скрыться от этого зноя?»

Папка у Гейба. Происходящее ее царапало, как репей, застрявший в одежде, и теперь она понимает, насколько все серьезно. Счета, которым больше года. Тысячи долларов по необналиченным чекам. Что скажет Эвелин? Ифа пытается представить себе эту сцену: Эвелин будет в ужасе, она растеряется, даже разозлится. Что ей было нужно, скажет она Ифе, когда та начинала работать, так это то, чтобы кто-то разбирался со всем этим, со всем отвлекающим бормотанием жизни, чтобы она, Эвелин, могла сосредоточиться на фотографиях. И как, Ифа этим занялась? Нет, вовсе нет. Она потеряет работу. Она знает. Возможно, она всегда знала, с той секунды, когда положила тот контракт в синюю папку. Единственная работа, которая ей нравилась, за всю жизнь. И ведь еще Гейб, этот его плоский голос, произносящий «как ты могла, Ифа», и все в таком роде.