Пока тебя не было

– По-моему, это нечестно, – говорит Майкл Фрэнсис. – Это вранье. Просто дико, что нам не сказали, что Фрэнки еще жив. То есть я знаю, что он был замешан во всяком, но он же член семьи, он папин брат, побойтесь бога. Разве у нас нет права знать…

– Мы не знаем, был ли он в чем-то замешан, – выкрикивает Гретта, выпрямляя спину, в вечном стремлении развеять дурные слухи об ирландцах как таковых. – Говорят, что Фрэнки приговорили неправомерно. Из-за неверного опознания. И я всегда думала, что…

– Женщина, – внезапно говорит Ифа, – которая сбежала с Фрэнки. С ней-то что?

Гретта резко поворачивается к младшей дочери.

– Ты о чем? – бросает она.

– В смысле, что с ней случилось? Что там за история? Они из-за этого поссорились? Из-за того, что она ушла от папы к Фрэнки?

– Что? – произносит Гретта, затем выговаривает: – Нет, – потом исправляется: – Я не знаю.

Ифа хмурится.

– Там было серьезно… В смысле, они с папой до того были помолвлены или что?

Гретта старательно держит лицо.

– Мам? Папа был помолвлен с той женщиной до того, как она сбежала с Фрэнки?

Гретта сидит очень тихо, словно малейшее движение может что-то выдать.

– Они были женаты, – выдыхает Моника.

Гретта закрывает глаза.

– Так они что… развелись? – спрашивает Ифа, произнося последнее слово шепотом, потому что так его полагается произносить при Гретте, словно это название какой-то смертельной болезни, которой можно заразиться, если произнести его вслух, особенно с тех пор, как подобное случилось с ее собственной дочерью.

– Я… Так и не скажешь.

Ифа склоняется вперед.

– Не скажешь?

– Нет.

– Почему?

– Потому что… потому что я об этом… с ним не говорила.

– Ты с ним об этом не говорила?

– Нет.

– Никогда? Ни разу?

Моника видит, что Ифа слишком давит. Она вот-вот подтолкнет Гретту туда, где бушует гнев, где ее охватит и защитит злость. Моника жестом велит Ифе остановиться, сбавить обороты, но Ифа не обращает внимания.

– Ты хочешь сказать, что никогда не говорила с папой о его прошлом браке? Не задавала вопросов, когда он тебе рассказал? Тебе вообще не было интересно, что там было?

Гретта теребит воротник. Смотрит в стену, в зеркало, губы сжаты в нитку. Моника чувствует, что надвигается гроза и нужно ее отвести: если позволить Гретте и Ифе продолжать в том же духе, все пропало.

– Он ей не говорил, ты что, не понимаешь? – втолковывает она сестре, и Ифа смотрит на нее в растерянности. – Он тебе не говорил, да, мама? Он вообще об этом не говорил?

Гретта машет на них платком. Из глаз у нее выливаются слезы, бегут по щекам, и Моника немножко расслабляется. Со слезами она справится.

– Нет, детка, – всхлипывает Гретта. – Нет, не говорил. Я спрашивала, столько раз спрашивала, но он мне ничего не рассказывал.

– Так как ты узнала?

– От священника. Много лет спустя.

Моника пересекает комнату и обнимает мать.

– Ну, ладно, ладно, все хорошо. Не плачь. Все будет хорошо.

Она все повторяет и повторяет эти слова, как будто пытается заставить саму себя в них поверить.

– Куда, куда, куда он уехал? – плачет мать.

– Мы знаем, где он, ты забыла? Он в Коннемаре, в этой Святой Ассумпте.

– Думаешь, Фрэнки там? – шепчет Гретта. – Думаешь, в этом все дело? Папа посылал туда все эти деньги, чтобы монашки о нем заботились?

– Думаю, это возможно. Но мы все выясним.

Гретта принимается подвывать сквозь слезы, не все можно разобрать:

– Что еще я могла сделать? Я была молодая, совсем одна и далеко от дома. Я бы никогда так не поступила, но он сказал, что он ничего поделать не может.

Моника смотрит на брата и сестру поверх шума, а они смотрят на нее: Майкл Фрэнсис в ужасе, ему неловко, он отчаянно хочет, чтобы все закончилось, а Ифа щурится.

– Ты о чем это? – интересуется Ифа. – Он сказал, что ничего поделать не может? С чем?

– С… С… браком.

Моника роется в уме, пытаясь понять, о чем твердит мать, и, заметив в расстегнутой сумке Гретты четки, решает спросить наугад:

– Ты о том, что он развелся с другой женщиной? В том смысле, что снова жениться после развода – грех? Мама, сейчас все разводятся. Я знаю, тебе тяжело, что я… то есть я знаю, ты расстроилась, когда я развелась, но теперь все по-другому. Не надо так думать.

– Нет, – по-прежнему всхлипывает Гретта. – Нет, ты не понимаешь.

Моника обнимает горячее грузное материнское тело и прижимает к своему боку. Происходящее ее подавляет, захлестывает с головой: она хочет одного – снова оказаться в мастерской Питера. Там под световым фонарем стоит шезлонг, из которого, если в него лечь, видны только облака, пустое небо и качающиеся верхушки деревьев. Она бы все отдала, чтобы быть сейчас там, а не в жаркой комнате, полной людей, с которыми она в родстве.

– Мам, – спрашивает Ифа в жаркой комнате, далеко-далеко от шезлонга под световым фонарем, – а вы-то с папой вообще женаты?