Пока тебя не было

Тогда, разумеется, ферма отошла старшему брату Гретты, который ее продал, прежде чем отправиться в Австралию. Гретта ему никогда этого не простит. Никогда в жизни. После этого они стали ездить реже, пока старый дядюшка, живший в одиночестве на острове, не оставил Гретте свой дом. Девочкой она ходила через мель, пару раз в неделю, иногда чаще, если было холодно, носила ему яйца, молоко, хлеб и пироги. Она никогда не забывала к нему зайти, даже когда с Атлантики надвигался шторм. Ей было не по себе представлять, что он там один, в своем домике. «А вот и она, ты гляди», – выдавал он, увидев девочку, и опускал лопату. Больше он ей почти ничего и не говорил. Она отдавала ему корзинку, он хлопал ее разок по плечу. Она сидела с ним, прибиралась в кухне, раскладывала книги и бумаги, заваривала чай, жарила яичницу. «Прилив идет», – говорил он, спустя какое-то время, и она понимала, что ей пора.

Получив письмо от юриста из Клифдена, она удивилась сильнее некуда. С чего бы дядя выбрал ее среди всех братьев и сестер, среди двоюродных и троюродных? На нее затаили обиду, особенно те, кто так и жил в Голуэе. Но Гретте было все равно. Дядя оставил ей домик на острове Оумей – он выбрал ее. Они снова могли ездить в Ирландию, когда пожелают. Гретта большую часть года сдавала дом, получая неплохие деньги, но август всегда оставляла свободным. Август был их, Риорданов, ее детей, больше ничей. Ифе было три, Монике тринадцать, Майклу Фрэнсису четырнадцать, когда они провели первый месяц на острове; Гретта в конце дня выходила на порог дома и звала ребятишек, и они возвращались к ней, спускались с утесов, бросали ловить рыбу в заливе, или собирать на берегу ракушки, или беседовать со стреноженным осликом на дороге. Моника приезжала еще только пару раз, потому что потом начала встречаться с Джо и не хотела его оставлять. Но Ифа ездила с ней годами; они были вдвоем, одни в доме. Там они всегда жили в большей гармонии, чем в Лондоне, куда меньше ссорились.

Гретта садится и крутит головой, незаметно извлекая мясо от сосиски, застрявшее между зубами, кончиком ногтя. Куда делась Ифа? Она целую вечность назад ушла курить на палубу, они только вышли из Суонси. Уже должна бы вернуться.

– Где твоя сестра? – Гретта толкает локтем Монику, которая притворяется спящей.

Она не разговаривает с матерью, та это знает, но решила вести себя, словно не поняла. Обычно это с Моникой срабатывает.

– Понятия не имею, – отвечает Моника слишком быстро для того, кто на самом деле спал, и Гретта удовлетворенно кивает.

Она знала, что Моника на самом деле не спит.

Моника поправляет кардиган, который положила, свернув, под голову, и украдкой смотрит на Гретту. После того, что случилось у Майкла Фрэнсиса, они не общались. Моника все еще оскорбляется и клокочет по этому поводу: говорить с матерью она не хочет, не станет, по крайней мере пока не получит извинений или объяснений. Какое лицемерие, какая паутина лжи! Вспомнить только, как мать узнала, что она спала с Джо до венчания – какими словами она ее ругала, как говорила, что гореть Монике в аду. Она так испугалась, чувствовала себя безумно виноватой, а все это время ее мать, ее собственная мать жила во грехе. У Моники мозг выворачивается наизнанку от невозможности в это поверить.

Но мать ведет себя как всегда, когда понимает, что кого-то бесит: беспечно и невинно, притворяется, что не замечает холода в воздухе. Она каждый раз так поступает, и, если Моника спросит, почему они не разговаривают, Гретта повернется к ней, раскроет с обидой глаза и скажет: но я-то никогда не перестала бы с тобой разговаривать, никогда в жизни. Она обмахивается расписанием паромов, полиэстеровое платье с узором из листьев папоротника натянулось на спине и взмокло, она напевает себе под нос. Моника знает, это пение означает, что Гретта исправляет себе настроение, вот как кровельщик чинит потекшую крышу. Гретта напевает и сглаживает все у себя в уме: вот пропадает бывший заключенный, деверь; вот исчезает сбежавший муж; стирается известие о том, что она не замужем, от которого отвисает челюсть. Все снова мило и обычно.

Гретта крутит головой. Монике прекрасно знаком и этот взгляд – выжидающий, буровящий. Гретта ищет, с кем бы вступить в разговор. Монике от этого хочется прибегнуть к насилию. Как смеет ее мать искать собеседника вместо того, чтобы сделать то, что должна, а именно – встать на колени и умолять простить ее за то, что она всю жизнь им лгала?

Заметив на той стороне прохода пожилую пару, Гретта приветствует их зычным:

– Ну как вы, не запарились?

Пара поднимает головы, как напуганные овцы, но Гретта уже включилась. Она сдвигается на пару мест.

– Вы отдыхать? – спрашивает она.

Через несколько секунд, Моника это знает, Гретта вытянет из пары всю семейную историю и подробное расписание поездки и примется оказывать ответную любезность.