Пока цветет жасмин (СИ)

— Не уйду, — ответил Михаил, делая шаг вперед. — Палами, хватит. Перестань себя изводить. Я понимаю, ситуация повторилась. Ты опять в моем доме, снова без Люцифера. Я тебя успокаиваю, а ты себя изводишь и истеришь. Послушай меня, дорогая моя невестка. Нам всем очень тяжело. Люцифер остался в Клетке, и я до сих пор не могу поверить в это. Ты думаешь, мне сейчас легко?! Гейбу?! Или ты думаешь, что мы такие с ним каменные, а одна ты страдалец?! Нам тоже плохо без него. Он — мой младший брат, Габриэля — старший. Я себе места не нахожу! Но я не рыдаю так как ты, и не истерю. Мы лишились нашего брата. Брата, которого я люблю и ради которого готов на всё. Брата, которого я сам лично воспитал и которого вот этими руками вырастил, и который был и есть смыслом моей жизни. Даже сейчас. Моя любовь к Люциферу очень велика, и у меня сердце обливается кровью за него и за тебя. Но я знаю, что я должен быть сильным, не должен опускать руки. А знаешь почему? Потому, что я ответе пред ним за тебя, за Габриэля, ещё по-сути ребёнка, и за многих других. А ещё я не опускаю руки, так как прекрасно знаю, что сейчас я один буду поднимать Рай с колен, один править в послевоенном Эдеме. А ещё я буду следить за тобой, за ангелами. Я просто не имею права на слабости, понимаешь? На мне слишком много всего висит. Я в ответе за вас как старший брат, как старший архангел. Я в ответе за вас как за свою семью, в конце концов. Мы — семья. Я бы мог сейчас просто сложить руки и впасть в депрессию, но я так не делаю ибо знаю, что на мне — ответственность… А ещё… Во всей этой заварухе я лишился младшего брата. Каким бы не был Рафаэль, но он — мой брат, и я его тоже любил… И люблю… А он погиб в войне. В общем, я не могу пренебречь вами, ибо я и так многого лишился. Знаю, я наговорил много тавтологий, но как-то так…

Палами слушала монолог Михаила, при этом смотря в окно. Она видела, как ветер усилился, а дождь ещё сильнее стал лить. Вместе с дождем и её душа плакала. Все её слезы в дождь незримо слились…

— С какой радости ты ещё и психологом подрабатываешь? — спросила невестка и развернулась к деверю. Из всего его монолога она только и смогла спросить относительно «психологии».

Старший архангел усмехнулся и честно ответил:

— С того момента, как с тобой связался… И как ты стала частью моей семьи.

— Михаил, спасибо, что произнес такую пламенную речь. Я понимаю, что ты в ответе за нас, за младших. Что ты самый старший, и у тебя самого проблем вагон и маленькая тележка… И что твои проблемы больше Эйфелевой башни, но ты не понимаешь… Нас снова с ним разлучили! Я умираю без него! Ты знаешь, как мы с ним друг друга любили? И теперь мне тяжело… Михаил, Люцифер в клетке, я здесь! Наша связь с Дьяволом настолько сильна, что я не могу описать это тебе! Даже в Клетке у меня была жизнь, а сейчас это выживание. В темнице, запертой, безвольной и бессильной мне было гораздо лучше, чем сейчас на Земле! Вот это все снова Клеть. Просто она другая, но она намного хуже, чем была та. Почему? Да потому что мой муж остался там! Я не знаю… Я не чувствую… Я вообще стала овощем, понимаешь? Я найду клинок Руби и тогда… — Последнюю фразу мадам почти прокричала.

Невестка даже не заметила, как громкие крики и горькие слезы стали превращаться в истерику. Михаил за всем этим наблюдал, не зная, что ему делать, но пока не вмешивался. Вмешался он только тогда, когда очередная истерика невестки снова достигла апогея, и когда та схватила кухонный нож.

Он подбежал к девушке и выхватил из её рук нож. Архистратиг поднял на руки брыкающуюся и кричащую Палами и быстро понес её в кровать. Та кричала и вырывалась, а Михаил, не обращая на это внимание, бережно положил невестку на кровать. Присев на край кровати, он взял мадам за руку и стал гладить её.

— Успокойся… Ты забыла, что после Клетки и заточения ты почти потеряла свои демонские способности, а это значит, что ты стала человеком. Ты стала слабой и уязвимой. И нож этот мог тебе причинить маленькое, но ранение. Конечно, не убить, но вред нанести. Ты очень ослабла после Клетки и твой сосуд тоже. Палами, прошу тебя, хватит… И давай просто поспим, хорошо?

Но Пройс не слушала архангела. Она находилась в истерике, и тяжело было в таком состоянии ей что-то доказать. Михаил прикрыл глаза и приложил два пальца на лоб мадам. Он попытался хоть немного унять и забрать её боль. И результат был. Палами потихоньку начала успокаиваться, а истерика прекратилась. Видя такое, архистратиг облегченно выдохнул и налил девушке холодной воды. Дрожащими руками она обхватила стакан и выпила.

— Отдохни, Палами, — заботливо прошептал Михаил и направился к двери.

Она ещё глубже всхлипнула, а он тихонько прикрыл дверь спальни и вышел. Палами закрыла лицо ладошками и стала тихо напевать грустную песенку.

Вот при дороге цветок распускается

Счастья от жизни он ждет

Поздно, родной мой, уж лес раздевается

Тихая осень идет.

Прежде забытое мне вспоминается

Все пред глазами встает

Слезы мои в дождь незримо сливаются

Тихая осень идет.

Всё, что зеленым когда-то казалось

Осенним румянцем горит