Пока ты пытался стать богом… Мучительный путь нарцисса

Когда с трудом продравшись через детское море неприкрытых заветных желаний и жаждущих крепкого объятия рук, они зашли в какую-то комнату, вероятно, еще до войны отделанную белым кафелем, вобравшим в себя многолетнее одиночество, боль и отчаяние, то увидели старую железную кровать, на которой сидел полупрозрачный мальчик. Сквозь его белые кудряшки просвечивало весеннее солнце, создавая вокруг его тонюсенькой шеи золотистый нимб, худенькие ножки-спички не доставали до пола и казались совсем невесомыми. Сквозь восковые ушки солнечный свет проходил, почти не задерживаясь, кожа была бледной с легким оттенком воска – такой, что казалось, лучи света вот-вот растворят в себе этого невесомого малыша. Но темно-голубые глаза, в которых было столько страдания и глубины, сколько никак не могло быть у пятилетнего мальчика, заземляли и не давали солнцу растворить, унести это легкое больное тело. У детей не бывает таких глаз. Их просто не должно быть. Невозможно жить безмятежно и счастливо, если хотя бы у одного ребенка такие глаза.

– Лиза, ты пришла? Я боялся, что ты больше не приедешь, – говорил он тихо, голос его был ясным, но от его обреченности что-то переворачивалось в животе.

– Как я могла не прийти, Васютка? Я же обещала тебе. А я всегда держу слово. Смотри, кого я к тебе привела: это моя бабушка. Она очень хорошая, я ее очень люблю, и ты полюбишь ее тоже.

– А почему она плачет? Ей сейчас так же больно, как и мне? – Глаза цвета моря в пасмурную погоду смотрели на нее с усталым любопытством и недетским сочувствием.

Снежная наша Королева, Айсберг уже через несколько драматичных секунд рыдала в этом пропахшем горелой кашей коридоре как маленькая девочка, навзрыд, впервые за много-много лет, и со слезами выходило из нее что-то жесткое, колючее, неживое. Плакала, несмотря на статус, возраст, безупречно подведенные глаза, размазывая слезы по лицу тыльной стороной ладони, пока пожилая нянечка в неопрятном фартуке не увела ее в какое-то странное помещение и не налила что-то в плохо вымытый стакан, который в иных обстоятельствах Королева никогда бы даже не пригубила. Выпив почти залпом стакан этого бочкового содового чая, она с трудом обрела прежнюю способность мыслить и говорить:

– Что с ним?

– С кем? С Васюткой-то? Да болезнь у него какая-то. Анемия, что ли. Кровь у него плохая, говорят. А почему плохая, кто ее знает. Мучается болезный. У нас его Павловна хочет усыновить, сил нет на него смотреть. У нее, конечно, не богато: своих четверо. Но Васютку все любят, он же не ребенок – ангел чистый, и говорит как ангел. Дети, они ж не такие. А этот – чистый ангел. Вот Павловна и думает, как бы ей Васютку к себе забрать.

– У нее не получится.

– Это еще почему?

– Потому что его забираем мы.

– Ишь, какая ты быстрая, «забираем»!

Но малоховская нянечка не знала, с кем имеет дело. Васютка был на Староконюшенном в королевских апартаментах уже через три дня. Еще через день высокий консилиум из московских светил обнадежил их в отношении диагноза и прогноза, прописал самое эффективное лечение, разработал программу реабилитации. Елизавета была бы совершенно счастлива, если бы не огорошенность от быстрых перемен и не смутное беспокойство, оттого что бразды правления над судьбой ее дорогого мальчика теперь прочно держала в своих руках оттаявшая бабушка.

Надо ли говорить, что наш прозрачный мальчик моментально стал всеобщим любимцем. С его появлением в этой семье многое изменилось. Можно даже сказать, что случилось невероятное: Королева разрешила Валюшке появляться в своем фешенебельном доме и даже радовалась этим визитам. Лизавета, хоть и снизила свои карьерные темпы, но оставался еще университет, надвигалась сессия, и Валюшка, иногда освобождающаяся от творческих поисков, летела на Староконюшенный к Васюточке. Они в момент стали самыми закадычными друзьями, и Валюшка не раз внутри себя восславляла Лизино упрямство, позволившее случиться всему этому счастью, несмотря на их якобы разумные взрослые увещевания.

За всеми этими беспокойствами и хлопотами все немного позабыли о нашем герое. Ромео, умчавшийся за своей переменчивой Джульеттой, какое-то время не объявлялся. Зато, когда вышел на связь, позвонив прежде всего Лизе, огорошил нас своим сногсшибательным заявлением: «Я остаюсь. Я нашел работу, идет оформление моей рабочей визы. Если они успеют ее сделать до окончания этого месяца, то я не приеду. Все расскажу позже». Мы не знали, что и думать. Почему остается? Для чего искал работу? Удалось ли уговорить свою драгоценную Марию? Если б не Васютка, занимающий теперь все мысли и сердце прежде такой ледяной матери, Ромка бы точно нарвался на скандал. Полагаю, что остаться в Америке ему никто не дал бы. Поехала бы и привезла его за шкирку, как щенка. А так на это неожиданное и дерзкое заявление Королева только что и ответила:

– Перебесится – вернется.