Пока ты здесь

– Что с моей мамой? – голос сел, и слова не желали выговариваться.

– О! – Дина отступила на шаг. – Все хорошо с ней, правда. Она почти не пострадала! Только ты головой о стойку ударился сильно!

Дина осторожно, одну за другой, отцепила его отчаянно мерцающие руки с побелевшими костяшками пальцев от дверного косяка. Алексей тупо смотрел на свои пальцы, ничего не чувствуя. «Мы разбились».

– Вспомнил аварию?

Он кивнул, постепенно приходя в себя.

– Это в июле было…

– Сейчас ноябрь. Пора тебе уже и очнуться.

В это невозможно было поверить, но Дина врать ему не могла. Пошатываясь от груза свалившейся памяти, Алексей сделал шаг и широко распахнул двустворчатую белую дверь на противоположной стороне узкого коридора.

Рояль, самая большая семейная ценность, всегда стоял в гостиной – пятиугольной комнате с эркером, окна которого выходили на Никитский сад, а не во двор, как все остальные. Это был старый инструмент, еще дореволюционный. По бабушкиным рассказам, ее отец давал уроки своим ученикам не только в стенах консерватории, но и на дому. На самой бабуле, по ее же словам, природа отдохнула. Не было у нее ни слуха, ни способностей, но рояль она берегла и очень радовалась, что не зря: именно он разбудил в Леше музыкальный дар.

Алексей подошел к инструменту и погладил черный лак крышки над клавиатурой. Прохладная гладкая поверхность откликнулась под его дрожащими пальцами, отправляя в душу неведомую науке волну. Молчаливый и прекрасный, рояль от Карла Бехштейна заставил сердце вздрогнуть от заполнивших память аккордов.

Клавиатура притягивает Лешу, как магнит. Белые клавиши звучат чисто и ярко, словно семицветье радуги. Черные – заостренные, кажутся опасными, меняют звук в сторону тревожного, печального.

– Софья Аркадьевна, ну какой преподаватель музыки? Ему же три года всего! – пытается отбиться от бабушки папа. – Лешка у нас доктором будет. Или адвокатом! Лешк?

Папа подхватывает его на руки, подбрасывает к самому потолку и ловит, больно сжимая руками ребра. Леша корчится и сопит, пытаясь вывернуться из отцовских рук. Ряд черно-белых клавиш манит к себе. Отец отпускает, и Леша тянется к роялю. Приходится встать на цыпочки, чтобы краешком глаза видеть большие, как зубы бегемота из мультфильма, белые клавиши. Он прижимает одну – глубокий низкий звук вибрирует в комнате. Если нажать две рядышком, получается некрасиво, а если через одну – звук становится еще глубже…

Папа сдается быстро, и у трехлетнего Леши появляется первый музыкальный педагог – строгая старуха, старше самой бабушки – Елизавета Павловна. Произнести ее имя правильно Леша пока не может, она так навсегда и остается для него «Илизаета».

Дина подошла к роялю и задумчиво посмотрела на Алексея.

– Сыграешь? – тихо спросила она, бросив быстрый взгляд за окно.

Ему хотелось играть! Хотелось так, что потеплели и налились тяжестью кончики пальцев. Только времени на это у них не оставалось.

Леша отрицательно покачал головой:

– Если вернусь, обязательно сыграю тебе. Но – не сейчас.

Главное желание, огромное и такое горячее, что трудно было дышать, звало на берег. Вернуться домой по-настоящему. К маме, к наступившей без него осени, к Дине… Он еще раз провел ладонью по глянцевой крышке рояля – «До встречи, друг!» – и вышел из гостиной.

Тишина в коридоре напомнила ему единственный раз, когда он летал на самолете: тогда заложило уши при взлете и пришлось нелепо кривляться, открывая и закрывая рот, чтобы неприятное ощущение пропало. Леша нахмурился, потянувшись к входной двери, да так и замер с вытянутой рукой: он понял, чего именно не хватало в доме.

…Кап-кап. Кап. Кап. Кап-кап-кап. Кап.