– Это то, что мы искали, – не выдерживает Бес. – Конец географии. Выход.
Никто, кроме него, не выглядит убежденным. И никто – воодушевленным.
Машка жмется к Горбуну, снизу вверх заглядывает в глаза, пытается понять, что он об этом думает. Горбун мрачно отмалчивается, но делает шаг вперед. Машке ничего не остается, как отступить и пристроиться рядом. Бес вырывается вперед и задает темп. Мы с Блондином замыкаем процессию.
Лес на горизонте – никакой не лес. Так, обгрызенная лесополоса шириной метров тридцать. Уже на подходе видно неладное – темнота. Если у ближних деревьев еще светло, то к дальним свет почти не пробивается. И стена чернильной тьмы теперь просматривается над головами отчетливо, нигде не заканчиваясь, хищно протыкая серенькое дневное небо.
– Я туда не пойду! – заявляет Машка и пятится для верности, демонстрируя свою решимость.
– Или все, или никто, – отрезает Горбун.
– Мария! – Бес подскакивает к Машке. – Ты всех ставишь в неприличную позу, ой, прости, в неудобное положение. Мы шли несколько часов, столько же и возвращаться, а ты решила поистерить?
Он приплясывает вокруг не на шутку испуганной Машки, размахивает руками, тараторит и умудряется каким-то чудом не спускать глаз со “стены”. Горбун вопросительно смотрит на Блондина, потом, спохватившись, на меня. Пожимаю плечами. Мне тоже страшновато, но не ныть же, как Машка. Блондин сжимает узкие губы, и они пропадают совсем, из чего я делаю вывод, что ему тоже не по себе. Человек-без-рта энергично кивает. Легкая соломенная челка вспархивает надо лбом и опадает.
– Пойдем, посмотрим, что за хрень, – резюмирует Горбун и обнимает Машку за плечи.
Она съеживается и почти исчезает в медвежьих объятиях. Бес срывается с места и проносится между деревьев, как ракета. На середине пути он пытается зажечь лампу, возится и бормочет невнятные ругательства, пока мы не подходим. Огонь сегодня гореть не желает. У Горбуна есть зажигалка, но и она только сверкает искрами кремня да вхолостую шипит газом.
Глаза привыкают к оттенкам темноты неожиданно быстро. Мы вываливаемся из леска и оказываемся на ровной проплешине прямо перед “стеной”. До нее не больше пяти метров, и она действительно черная, сожравшая весь свет и все краски. Тихо так, что я слышу, как дышат остальные.
– Граница, – шепчет Блондин, и я понимаю, почему он не говорит громче: здесь чертовски страшно.
Машка тихо скулит под мышкой у Горбуна, сам он застыл с непроницаемым лицом, плохо различимым в сумраке. Бес подходит к “стене” первым.
– Ну что, пошли домой?