Пока ты здесь

Он натужно, неестественно весел, и меня пробирает озноб. Хочу сказать ему: “Отойди”, но не успеваю. Горбун, обманчиво медлительный, как медведь, на деле оказывается быстрым, какими и бывают медведи. Он прыгает вперед и успевает схватить Беса за руку.

– Стой!

– Отпусти, я пойду. Вот увидишь, зайду и вернусь за вами, трусы.

В быстрых, сбивчивых словах Беса нет уверенности, но есть маниакальная жажда. “Стена”, “граница”, чем бы она ни была, тянет его к себе, и мы все это видим.

Он ловко выкручивает руку из хватки Горбуна и валится внутрь черноты. Исчезает в ней за один миг, в который никто из нас не успевает издать ни звука. А потом любой звук перекрывает его крик, многократно усиленный, словно вопит вся стена мрака целиком, от одного невидимого глазом края до другого. Крик пронзает голову. Мучительный. Страшный. Такой, который исходит не из горла, а откуда-то гораздо ниже, из легких, из живота, изо всей человеческой требухи, за которой прячется душа. От этого крика мы дружно сбиваемся в дрожащую кучу и смотрим-смотрим-смотрим в черную пасть, проглотившую нашего друга. А потом он обрывается тишиной. Глубокой. Окончательной».

Дина вздрогнула от внезапного озноба. Запахнула жилетку на груди. В ушах звучало далекое эхо другого крика – того мужчины, что повернул назад от близкого берега. От возможности вернуться и жить… Она со всхлипом вздохнула и продолжила читать.

«Все. Горбуна больше нет. Я думал, да все думали, что он уйдет первым, а вышло вон оно как. Я шел рядом и старался не смотреть ему в лицо. Нет ничего приятного в том, как выглядит человек, потерявший себя. Но не проводить его я не мог. Не знаю, правильно ли сделал, ведь теперь длинная (откуда же их столько?) шеренга тел, застывших в ступоре, пустыми глазами уставившихся в темнеющее небо, будет сниться мне до самого конца, каким бы он ни был.

Горбун знал, что уходит, и был готов к этому. Все мы знали. Но к тому, что вдруг не обнаружим Блондина, который просто исчез однажды ночью, не был готов никто. Машка рыдала в голос, размазывая слезы по лицу. Она едва оправилась от потрясения после гибели Беса, и вот на тебе – снова потеря.

Но и она не задержалась слишком долго. Накануне мы вернулись из города поздно, едва успев до темноты, и завалились спать вповалку, втроем на здоровенном матрасе Горбуна, так было теплее. А утром она разбудила нас криком:

– Мальчики, мальчики!

Я еле продрал глаза, Горбун просто сел и дохнул сивухой от выпитого накануне – так он пытался вернуть способность спать.

– Машка, кончай орать, – проворчал я и остолбенел.