Пока вы оба будете жить

Через какое-то время она почувствовала аромат кофе. Она прислушалась более внимательно, уловила звуки, которые у неё ассоциировались с хрустящим беконом на сковороде, услышала щелчок, который мог быть хлопком тостера, а затем звук, который она точно идентифицировала как звук открывающейся, а затем снова закрывающейся дверцы холодильника мгновением позже. Раздался ещё один щелчок, потом гул, а затем мужской голос, говорящий:

«…около тридцати градусов, сегодня вечером опустимся ниже нуля.

Сейчас температура здесь, на Холл-авеню, составляет тридцать четыре градуса.» Последовала короткая пауза, пронизанная статическим электричеством, а затем звук записанной музыки, а затем ещё один щелчок, который резко оборвал музыку — он, очевидно, надеялся поймать репортаж новостей в 3:30, но застал только последние несколько секунд, и теперь выключил радио. Из кухни (она предположила, что это была кухня) она услышала звон столовых приборов о фарфор. Он ел. Она внезапно разозлилась на него. Борясь со своими путами, она попыталась освободиться от них.

Воздух в комнате был спёртым, а от запахов готовящейся еды, доносившихся из кухни, таких мучительных несколько минут назад, теперь начало её подташнивать. Она предостерегла себя от тошноты, не хотела бы захлебнуться собственной рвотой. Она слышала грохот посуды на кухне, он убирал за собой. Да, теперь там звук бегущей воды. Она ждала, уверенная, что он снова войдёт в комнату.

Она не услышала его приближения. Она предположила, что он ходит легко и что в квартире, доме или гостиничном номере (или где бы то ни было) полы покрыты толстым ковром. Опять же, она не знала, как долго он там стоял. Она услышала, как отключили воду, затем тишину, а теперь внезапно снова его голос.

«Вы уверены, что не голодны? Что ж, рано или поздно вы проголодаетесь», — сказал он.

Она представила себе улыбку на его лице. Она сильно ненавидела его и могла думать только о том, что Берт убьёт его, когда найдёт их. Берт вытащил бы револьвер и застрелил этого человека. Лёжа на спине, потеряв зрение и дар речи, она черпала силы в осознании того, что Берт убьёт его. Но она не могла перестать дрожать, потому что его невидимое присутствие пугало её, и она не знала, что он захочет делать дальше, и помнила фанатическую напряжённость в этих голубых глазах над зелёной хирургической маской и скорость, с которой он пересёк комнату и приставил скальпель к её горлу. Она продолжала прислушиваться к его дыханию. Его молчание было почти сверхъестественным, он появлялся и исчезал так же бесшумно, как вампир. Он всё ещё наблюдает за ней? Или он снова вышел из комнаты?

«Ты хочешь поговорить?» — спросил он.

Она была готова покачать головой, последнее, чего ей хотелось, это поговорить с ним. Но она поняла, что ему придётся снять кляп, если он ожидает, что она заговорит, и как только её рот освободится…

Она кивнула.

«Если ты планируешь кричать…» — сказал он и позволил предупреждению повиснуть в воздухе.

Она энергично покачала головой, лгав, она планировала закричать в тот момент, когда он снимет кляп.

«Скальпель у меня всё ещё есть», — сказал он. «Чувствуешь?» — сказал он и приложил холодное лезвие к её щеке. Прикосновение было внезапным и неожиданным, и она резко отвернулась, но он провёл лезвием по её лицу, приложил его к её щеке и повторил: «Чувствуешь?»

Она кивнула.

«Я не хочу резать вас, Августа. Было бы жаль вас порезать.»

Он знал её имя.

«Вы понимаете, Августа? Сейчас я сниму скотч с вашего рта и позволю вам говорить. Но если вы закричите, Августа, я применю скальпель не только к скотчу, но и к вам. Это ясно?»

Она кивнула.

«Надеюсь, это ясно, Августа. Честно говоря, я не хочу вас резать.»

Она снова кивнула.

«Тогда очень хорошо. Но, пожалуйста уясните, хорошо?»

Она почувствовала, как скальпель скользнул под кляп. Он повернул лезвие, и она услышала, как рвётся лента, и внезапно давление на её рот исчезло, лента была разрезана, он отрывал её концы. Когда он поднял её голову и вытащил остаток ленты, она выплюнула ватный тампон, который был у неё во рту.

«Только не кричите», — сказал он. «Вот. Почувствуйте лезвие», — сказал он и приставил его к её горлу. — «Это для того, чтобы вы не кричали, Августа.»

«Я не буду кричать», — сказала она очень тихо.

«Ах», сказал он. «Это первый раз, когда я услышал ваш голос. Это прекрасный голос, Августа. Настолько прекрасный, насколько я был уверен, что такой и будет.»

«Кто вы?», — спросила она.

«Ах», сказал он.

«Зачем вы это делаете?», — спросила она. «Мой муж полицейский, вы это знаете?»

«Да, я знаю.»

«Детектив.»

«Я знаю.»

«Вы знаете, что происходит, когда полицейский или его семья получают ранения, им угрожают или…?»

«Да, я могу себе представить. Августа, вы повышаете голос», — упрекнул он, и она почувствовала, как он усилил давление на её горло, двигая рукой так, что силу оказывал не скальпель, а жест, тем более угрожающий, поскольку она знала, что было в его руке и знала, насколько острым был этот инструмент: он разрезал ленту простым поворотом лезвия.

«Извините», — сказала она, — «я не заметила.»