Пока зацветали яблони

Спустя очень много лет, от родственников Деда Лариска узнает, что именно в райцентре, где он родился, который оккупирован не был, в здании администрации (ну это по новому, а тогда, видимо, райисполкоме или сельсовете) был штаб фронта. Все знали, что ждут сведения разведки о том, где расположены орудия немцев в их области и соседней, ну и сколько их. А когда Дед вышел из окружения, вернувшись с того самого задания, в грязной, рваной крестьянской косоворотке, с отросшими и вшивыми волосами, все поняли, кто был тем самым разведчиком. Ведь Дед был местным жителем. Никто до этого, да, скорее всего и после, ничего не знал о том, чем именно он занимается. Почти все его браться были на войне. Старший Андрей пропал без вести, Иван побывал в плену, но вернулся, с остальными вроде всё обошлось. Но Дедом гордились больше всех и говорили, что он был на особо важном задании. Кстати, фотографии в той самой косоворотке, совсем малюсенькие, с заломами от угла до угла и подписями чернильной ручкой на оборотной стороне с именами Басё и мамы сохранились. Это тоже была память. Ох, как бы выпытала она у него всё сейчас, совершенно легко, Дед бы и сообразить ничего не успел, но нет… Давно нет ни Деда, ни Басё.

Чемоданчик Лариска не выбросила, хотя считала своим долгом выбрасывать весь хлам, ну это в отличие от Деда, который скупердяйничал до последнего и, если от чего–то уж прям невтерпёж, как нужно было избавиться, то это происходило в его отсутствие. Вот здесь, как раз гороскопы не подводили, потому что по гороскопу Дед был крысой. Потом на его вопрос Лариска округляла глаза и невозмутимо отвечала, что он сам что–то куда–то и припрятал, а она, конечно в помине не видела, поскольку за его вещами не следит. В общем, врала во благо остальным жителям квартиры, которую Дед мог захламить до самых верхов, то есть работала по Станиславскому. Дед верил.

А вот чемоданчик остался навсегда. Ведь это тоже была память, да ещё какая! В нём, таком маленьком, помещалось всё имущество Басё и мамы, а, возможно, и та буханка хлеба, которую именно Басё поровну разрезала на всех в товарном вагоне, когда они ехали в Узбекистан. А было ей в то время немногим больше тридцати лет. Она, рассказывая об этом, гордо говорила, что резала ровно, и все были довольны. Конечно, в чемоданчике все игрушки, мишура и ёлочный блестящий разноцветный дождик не помещались, а поэтому требовались дополнительные пакеты. Вот они периодически менялись. На пакетах красовались и заснеженные ели, и яркие рябиновые гроздья с теми самыми снегирями, которые, почему-то давно перестали прилетать в город, и модные Деды морозы со Снегурочками, на которых были чудесные, обычно красные, сапожки на вычурных каблуках.

В детстве почему-то кажется, что всегда будет так, как есть, если, конечно, тебе хорошо, да и не задумываешься, что там за тем поворотом, а особенно, что с тобой будет. Зачем вообще над этим думать, если всё кажется бесконечным. Всё будет так, как и должно быть, то есть хорошо.

Летом, после проливного дождя, в небе будет перекинута, словно коромысло, огромная, будто прозрачная радуга, с переходящими один в другой иногда блёклыми, а иногда яркими цветами. Жаль, что пробежать под ней не удавалось никому, хотя Лариска много раз пыталась. Потом будет светить горячее солнце, превращая её белую кожу всего за одну неделю в тёмную, с бронзовым отливом. Когда тепло, можно высоко взлетать на качелях, поджав под сидение ноги, ничуть не опасаясь перевернуться, да просто, потому что не страшно!

Осенью лягут ковром на землю жёлтые, пурпурные, багряные, оранжевые кленовые листья, которые Лариска активно расшвыривала в разные стороны облупившимися носками сереньких ботиночек, проносясь по асфальтированным дорожкам парка Авиационного завода, где работала мама и, куда частенько они наведывались с Басё. Те листья, которые не успели засохнуть, а только что оторвались от ветки и лежали под деревьями влажные и совсем ещё живые, она бережно собирала в букет, делая дома свой гербарий, перекладывая их между страниц старых журналов и газет, а сверху придавливая тяжёлыми книжками. Будут осенью и кислые, но необыкновенного, просто непередаваемого запаха, антоновские яблоки. Яблоки Басё, одетая в простенькое ситцевое платье, сшитое её сестрой бабой Таней, всегда как–то особенно торжественно выкладывала на стеклянную синюю вазу, которая тоже осталась вместе со старинным чемоданчиком и ёлочными игрушками. Правда, эти яблоки Лариска не ела, уж больно они были кислые. Но такого запаха сейчас почему–то тоже нет. Антоновские яблоки есть, а запаха нет. Так вот. А тогда запах гулял себе по всем уголкам их маленькой квартирки.