Пока живешь, душа, люби!..

«Не могу согласиться с тем, Евгений, что обогащать его надо искусственно. Когда-то один поэт заметил: „Вам хорошо, Михаил Николаевич, вы сидели…“ (!) — имеется в виду, что есть своя тема. Но если идти по этому пути: тот не сидел, другой не воевал, третий не расстреливал, десятый не лгал, какой-то там говорил только правду… Сварганится из этого такая кутья, что получишь хлебово ядовитое, от последствий которого враз не избавишься.

Основной признак поэзии? Она обладает лечебными качествами. Сказал — избыл внутренний груз. Потому что вначале было не слово, а предисловие. Стон боли, стон голода, холода, общения, попытка осмыслить себя — главная наука о человеке. А слово — потом.

У тебя есть выражение: „Поэт-затворник обречен перепевать свою законсервированную душу…“ Не перепевать, Евгений, а РАСПЕВАТЬ. Это разные вещи. Даже „Отче наш“, когда эту молитву шепчешь, зная, что ни Богом, ни в храме, ни в райкоме она не будет услышана и востребована, может взорвать человека изнутри. Такие вот дела.

Мир гораздо звероподобнее, отвратительнее и прекраснее, если его не сочинять, а попытаться понять. Поэт необходим, иначе политико-партийная шизофрения закусит нами на банкете в честь победы безумия над разумом».

Так была зафиксирована на бумаге концепция собственного творчества. А раньше этим заняться, вроде бы, не было повода…

Однажды, когда мы попали в типичную для «Стихиры» скандальную переделку, нам стали звонить по телефону из разных стран (США, Израиль…) со словами поддержки. Вот этого ощущения востребованности Михаилу не хватало всю жизнь!

Но было в этом общении и нечто более важное. Поэт впервые, пожалуй, по-настоящему стал смотреть на себя со стороны. Мы наглядно увидели, что стихи могут быть не поняты, а своего читателя надо формировать.

Потребность рассказывать о поэте и судьбе стихов я стала реализовывать на «Сакан-сайте», где писатель Сергей Саканский любезно позволил мне открыть «Дневник писателя» и оказывал всестороннюю поддержку. Потом эти материалы легли в основу повести «Вызов судьбе». Анастасия Доронина помогла Михаилу зарегистрироваться на «Поэзии. Ру», где его встретили очень приветливо.

Самой большой радостью для Миши в больнице были вести из Интернета, хорошие стихи:

«Ты сказал намного больше, чем написал, я это чувствую. Наверное, каждый нищий был бы польщен таким отношением… Живем на одной земле, одними радостями и печалями и просто обречены на то, чтобы слышать друг друга».

Михаилу Берковичу.

«Леня! Обнимаю молча. Пусть лучше перекрывает кадык, чем мозги…».

Леониду Марголису.

«Человек в застегнутом состоянии, а хочется сразу большого. А если его положили, как одуванчик, на ладонь, и показали миру — зазвучит мировая симфония».

Иосифу Письменному.

~~~

У Варлама Шаламова есть рассказ о последних минутах поэта (считается, Мандельштама) в лагерном бараке. Ему чудятся идущие стройными рядами строки Большой Поэзии, и все остальное в мире становится неважным. Меня не оставляет мысль, что подобное ощущение испытывал Михаил, когда писал вот эти строки: