Пока живы — надо встречаться

Прикрыв глаза, Борбе слегка покачивал в такт мелодии рыжеватой, почти лысой головой. Лопухин перевел взгляд на строгое, с запавшими глазами лицо Ростислава. Сурово сдвинутые брови и густая, косматая грива делали его похожим на Бетховена. Накануне у них состоялся примечательный разговор. «Эх, знал бы, для кого буду играть, — сокрушался Ростислав. — Узнают наши, веревку мне намылят за эти концерты». А Лопухин убеждал: «Надо играть, Ростислав. На-до!» А про себя подумал: «Мы оба играем. И наша игра стоит свеч».

Лоб пианиста покрылся испариной. Знал Роман, какого напряжения, каких физических и душевных сил стоит эта игра.

Борбе все так же покачивал в такт мелодии головой, слушая вальсы: «Голубой Дунай» и «Сказки Венского леса». По всему было видно, что он доволен игрой русского пианиста.

Опустив глаза, Ростислав доиграл до конца, хотя по его лицу скатывались капли пота.

— Я имел удовольствие слышать вашу игру, — сказал немец, поднимаясь и надевая шапку. Но когда узнал, что у пианиста перебиты на правой руке сухожилия и что он смог играть благодаря незамысловатому приспособлению, придуманному Лопухиным, изумлению его не было границ. — Ах, дохтор Ляпухинь! — покачивал головой Борбе, разглядывая браслет на запястье пианиста и резиновые соски, соединенные шнурками, надетые на пальцы. — Я восхищен вами, коллега!

— Чем немецкое командование может улучшить условия больным и раненым? — На исхудавшем лице Лопухина не было и тени так хорошо знакомой улыбки, какой улыбался он, разговаривая со своими товарищами по несчастью. Сейчас говорил другой, хладнокровный и сдержанный человек, тонко и точно рассчитывающий каждый свой шаг, слово, поступок.

— У вас есть на этот счет соображения? — нахмурился Борбе.

— Вы могли бы, господин Борбе, улучшить питание больным?

— Это не в моей власти, — суховато произнес штабс-артц, выходя из манипуляционного кабинета.

«Конечно, накормить досыта пленного у вас считается преступлением», — подумал Лопухин и решил действовать иначе.

— Но господин Борбе мог бы распорядиться заменить в баланде магар на картофель или горох?

Спускаясь по лестнице, Борбе лишь сказал, что на днях привезет из хозяйственного управления лагерей своего друга, полковника, тоже большого любителя музыки.

Прежде чем выйти во двор, штабс-артц задержался у дверей, тщательно вытер подошвы о тряпку, вымоченную в хлорном растворе.

— Неплохо бы к этому концерту оздоровить обстановку, — продолжал Лопухин. — Блок инфекционный. Во дворе перед окнами много умерших. Их даже не успевают хоронить. Печальное зрелище оставит неприятное впечатление у господина полковника. Вы могли бы разрешить нам оборудовать покойницкую в подвальном помещении. И в санитарном отношении это место наиболее подходящее…

А сам думал о том, что неплохо бы в подвале сложить печь для прожарки белья у всех, соприкасавшихся с больными сыпным тифом.

Зная о строгой немецкой экономии, Лопухин не забыл напомнить, что все это можно сделать силами выздоравливающих и из кирпича от развалин городских домов.

— Гут, гут, гут, дохтор Ляпухинь, — говорил майор Борбе. — Комендант не одобряйт подобный снисходительность, но я постараюсь убедить.

От ослепительного снега у пожилого немца слезились глаза. Он улыбался и вроде был как будто бы доволен собой.

— Как ви сказаль? — спросил он, вытерев слезы. — Музыка будет спасать каждого?..

Лопухин, не отводя глаз от блескучих на солнце майорских пенсне, повторил:

— Wer sieh in sich ein Toten[2]. — И по-русски сказал: — Спасет от смертельного отчаяния.

— Ja, ja, ja, — согласно закивал штабс-артц, направляясь в комендатуру.

Всматриваясь в искристый снег, он вспомнил свои молодые годы, проведенные в России, где на собственном опыте познал, как гуманно относились русские к немецким военнопленным, и думал о том, что молодой русский «дохтор Ляпухинь» строит свою речь логично и убедительно. «Надлежащие условия будут способствовать выздоровлению… При такой антисанитарии невозможно избавиться от опасной инфекционной болезни». Его слова не противоречат указанию министра труда о том, что Германии нужны рабочие руки. И надо убедить коменданта, чтобы он отдал соответствующее распоряжение…

Да, молодой русский врач с умными серыми глазами внушал ему доверие и даже симпатию. Что бы там ни говорил комендант, но штабс-артц Борбе представить себе не мог, чтобы от природы хорошо организованный, умный человек мог быть недоволен немецким порядком. «Дохтор Ляпухинь» ведет себя предупредительно, он хороший хозяин и может показать пример, как надо работать!..

3