— Много лет официально я был вне рядов партии, — заволновался Сусанов, — не имел партбилета… но душой-то я…
— Тогда послезавтра к девяти часам приезжайте в райком, — сказал на прощание Овчинников.
В райкоме Сусанов написал заявление, а месяца через два его вызвали в обком. Вопросов к Сусанову было немного, а те, которые были заданы, касались школьных дел и строительства школы.
— Я был в Корсуни, и в этой школе был, — сказал секретарь обкома. — Молодец! Он — настоящий хозяин! Представляете, сам проект школы сделал. И красивый проект! Поэтому с решением райкома я согласен, такие люди должны быть в партии.
Вышел из кабинета секретаря обкома Сусанов, идет по коридору, спускается по широкой лестнице, а ноги вроде и не его, пола не касаясь, несут.
— Коля, ну как? — услышал он голос жены, дожидавшейся его в вестибюле.
— Шу-ура! Будто я вновь народился!
Тридцать с лишним лет прошло после войны, но и дня не проходило, чтобы Сусанов не вспоминал ее. Просыпался среди ночи в холодном поту. То ему снилось, будто гитлеровцы с автоматами окружают его школу, то видел, как наяву, злобный оскал овчарки, то вздрагивал во сне от пронзительных свистков и ослепляющих лучей рефлекторов. А днем, измученный воспоминаниями, нередко уходил из села на «огненные рубежи» — так называлось возвышенное место в трех километрах от Корсуни.
Фронт ушел отсюда еще в феврале сорок третьего, и тогда на полях оставались мины, окопы, заграждения. Еще весной сорок шестого Сусанов видел на брустверах, на проволочных заграждениях останки советских воинов в истлевших шинелях. Почти два года здесь велись изнурительные бои. Сколько парней полегло здесь?
Теперь кругом — распашные поля. Справа от Корсуни тянется лесной массив, налево в низине, откуда шло наступление наших войск, видно село Мелевое с ракитами вокруг пруда. Еще к 25-летию Победы председатель колхоза «Ленинский путь» откликнулся на просьбу Сусанова и распорядился на «огненных рубежах» насыпать курган и поставить памятник — металлический обелиск со звездой. А школьники корсунской восьмилетки посадили здесь деревья.
Но мысль, что на этом небольшом плацдарме полегли сотни, а может быть, тысячи советских людей, не давала Сусанову покоя. И когда в селе Мелевом, которое было признано неперспективным, тракторист, запахивая огороды, ненароком зацепил могилу захороненного в войну советского солдата, одна из бывших учениц Сусанова — Зинаида — обратилась к нему с просьбой о перехоронении.
— Перенесем останки солдата на самое почетное место, — заверил Николай Дмитриевич.
«Почетное место есть для солдата», — думал он по дороге в райцентр, в военкомат, к майору Анисимову. Анисимов одобрил его инициативу.
— На передовой? А что, это мысль! — заходил он по комнате. — Вот что, зайди на всякий случай в исполком… Может, оркестр выделят. Из соседних сел люди подойдут. День выберем. Всколыхнем!
Сусанов поспешил в райисполком. В приемной ждать не пришлось, потому что на этот раз председатель сам вышел к секретарше и увидел директора корсунской школы:
— Ты чего?
В голосе слышалось раздражение, опять этот Сусанов со своими идеями. И вот надо выслушивать и принимать решение.
Проходя в кабинет, Сусанов пожалел, что нет здесь прежнего председателя-фронтовика.
— В трех километрах от Корсуни шли ожесточенные бои, — начал было Сусанов.
— Что же ты хочешь? — перебил предисполкома, побарабанив пальцами по столу. У него был вид очень занятого человека, ответственного за хозяйство всего района со всеми его насущными проблемами, а тут…
— Вот мы и решили солдатский прах перенести на передовую. Посодействуйте! У железнодорожников духовой оркестр имеется. Приглашения разошлем, народ будет… С почестями похороним солдата.
— Но у вас же есть в селе братская могила?
— Есть.
— Вот туда и закопайте.
— Но… Солдат-то неизвестный, — проникновенно глядя ему в глаза, сказал Сусанов. — Его ведь на высоту надо. Там же сотни, а может… Этим мы воздадим дань всем, кто остался там навсегда, кто не пришел с войны. Памятник будет виден с автомобильной трассы и напомнит всем о наших победах и потерях…
— Нет, знаешь что, перехоранивайте в общую могилу.
— Мы там уже деревья посадили. Оформляем парк Победы.
— Вот тебе и говорю: братскую могилу разрывайте и закапывайте… Там найдется место.
Из райисполкома уходил Сусанов расстроенный. По пути завернул к военкому.
— Не за тем к нему шел, — с горечью в голосе сказал Сусанов. — Ждал от него поддержки, а он… Перехоранивайте, говорит, в общую могилу, и все. А я не могу этого сделать! Не могу! Имени нет, солдата нет. Перенесем кости, и все? Но это же был живой человек, солдат наш, советский!
Военком сумрачно молчал. Он знал, что Сусанов от своего не отступит.
— Добро, — сказал Анисимов. — Переноси на высоту.
В колхозе Сусанов выписал доски, в школьной мастерской истопник сделал гроб. Красная материя у Николая Дмитриевича нашлась. И когда все было готово, он позвал комсомольцев:
— Ребята, нам выпал почетный долг! Предстоит перехоронить останки нашего советского солдата!