– Сделанного не воротишь. Нам теперь остается только ждать. Сам все увидишь. – Альсада осторожно положил руку ему на плечо. – Что же касается Галанте, мне, наверное, нет нужды расписывать, какие тебя ждут последствия. Но учитывая, как он сейчас занят беспорядками в городе, количество дерьма будет весьма умеренным. И большая его часть хлынет на меня. Единственное, о чем тебе сейчас стоит подумать, – это как объяснить тот факт, что водитель оказался настолько неуклюж, что поскользнулся и ударился лицом об пол.
Молодой полицейский поглядел на него, все еще напряженно сжимая челюсти.
– Может, он просто не заметил, что бармен только-только вымыл пол? – предположил он и расхохотался. По бару прокатился хриплый гогот, совсем не похожий на голос Эстратико, всегда такого тихого и сдержанного. Парень все хохотал и хохотал, и инспектор невольно к нему присоединился.
Но тут у Эстратико звякнул телефон. Одного взгляда на экран хватило, чтобы голос снова стал спокойным.
– Из отдела.
– Какое проворство. – Инспектор улыбнулся.
Оба терли глаза, смахивая слезы и стараясь сосредоточиться. Альсада со свистом выдохнул.
– Это от босса. Хочет нас видеть, – доложил Эстратико, нажав на «отбой».
– Не сказал когда?
– Если верить Пинтадини, десять минут назад.
– Ну, что расселся? – Альсада устремился к выходу. – Он все же босс! Идем!
13
1981 год
– Ты где пропадал?
Пауле было чуть больше тридцати, но в тот вечер она напомнила Хоакину его покойную мать. Может, фартуком в горошек – похожий носила и донья Альсада, – а может, тем, как сидела посреди кухни на низкой табуретке, сгорбившись в позе, которую он так хорошо помнил с детства: колени раздвинуты, лодыжки крепко сжимают темно-синий пластмассовый таз, чтобы тот не ездил по кафелю, руки по локоть в мыльной пене, вид невозмутимый и сосредоточенный – как бы воду не расплескать!
– Я уже начала беспокоиться, – сказала Паула, не поднимая взгляда от таза.
– И что, ты даже не поздороваешься с любимым мужем? – театрально вопросил он и тотчас ощутил омерзение к себе: какая банальность! – Неужели тебе не интересно, как у меня прошел день?
Наверняка она слышала, как он воюет с ключами у входной двери, но промолчала. Паула предпочитала играть вдолгую: сперва вытащить из мужа нужную информацию, а уже потом закатывать сцены. Отточенными, ритмичными движениями она оттерла грязь с другой пары брюк, которые он носил на работу. Потом эффектно вскинула руку, красную и опухшую от горячей воды, и тыльной стороной ладони отбросила со лба рыжий завиток. По опыту Хоакин знал: пока этот спектакль не завершится, лучше молчать. Обычно такой паузы хватало, чтобы Паула успела успокоиться, но сегодня его не покидало чувство, что так просто он не отвертится.
Молчание затягивалось.
– Я звонила в участок, – наконец сообщила Паула.
– И что же? Ребята сказали тебе, что я не могу подойти к телефону? Мне надо было дело закрыть. Я же из кожи вон лезу ради этого повышения! Галанте вон уже главный, того и гляди выбьется в комиссары. Понимаешь…
– Не надо мне все это рассказывать, – перебила Паула.
Хоакин попытался снять обувь стоя, но сохранять равновесие было не так-то просто, поскольку одновременно он старательно прятал от жены правую руку. Он повернулся в сторону, попытался задрать левую ногу повыше и почувствовал, как шею стянуло галстуком. И чем больше усилий он прикладывал, тем сильней становился похож на жабу – симпатичную жабу с дерзкими зелеными глазами, но все же – жабу.
– Тебе и впрямь интересно, где я был?
– Не знаю, Хоакин. Хочу ли я –