Покаяние

Ее напряженный тон ясно давал понять: она теряет терпение. И все же Паула старалась голоса не повышать. Из-за соседей. Никак не могла привыкнуть, что теперь они живут в отдельном доме и между ним и другим таким же пролегают аккуратная живая изгородь и узкая дорожка. Можешь орать во всю глотку. Никто тебя не услышит.

– Я же вижу, что ты пил, – продолжила она.

– Я не пьян, – немедленно возразил Хоакин.

– А еще я заметила, как ты прячешь от меня правую руку с тех самых пор, как пришел.

– Эту? – Он поднял руку и показал ей правую ладонь. За несколько часов она так и не уменьшилась до привычных размеров. – Да ладно, пустяки!

Слишком много оправдываешься, Хоакин. И чересчур громко. Чересчур. Если бы они по-прежнему жили в квартире, которую сняли, когда поженились, его голос эхом отскакивал бы от кафельных стен тесной кухни.

– Тс-с-с. – Паула поспешно взглянула ему в глаза. – Он спит.

Хоакин был потрясен. Она произнесла эти слова так, точно повторяла их изо дня в день с самого его рождения, точно сон маленького ребенка в соседней комнате уже давно стал для них нормой. Она поднялась, но от тазика не отошла.

– Пустяки? Серьезно?

Хоакин промолчал, надеясь, что она не заметила, как он поморщился от боли. Он снова попытался снять ботинок, на этот раз при помощи дверцы шкафчика под мойкой, отчетливо осознавая, что Паула зорко за ним приглядывает. Он ухватился за край раковины с такой силой, что руки побелели. Прикусил губу от усердия. Паула, стоявшая вне поля его зрения, не сдержала улыбки, наблюдая за этим спектаклем. И тут он поскользнулся. Подошва прочертила контрастный штрих по деревянной дверце, выкрашенной кремовой краской.

А ботинок так и остался на ноге. Улыбка пропала с губ Паулы.

– Хоакин!

– Что?

Паула подошла к раковине и показала ему на черный полукруг на дверце.

– Мне это теперь целую вечность оттирать.

– Ладно, может, я и пьян, – признал он. – Но самую чуточку.

Она поправила фартук и снова опустилась на стул.

– Давай сюда ногу! – Она хлопнула себя по бедру. – Давай! – поторопила она, видя, что муж замер в замешательстве.

Подняв ногу, Хоакин пошатнулся и чуть не упал. Паула с трудом его удержала.

– Так где ты пропадал? – снова спросила она, развязывая шнурок на его левом ботинке.

– С тобой никогда не поймешь, что ты хочешь услышать.

– Как насчет правды?

– На работе, – ответил он, а чуть погодя добавил со вновь обретенной уверенностью: – А ты думала где? На работе, где же еще.

Чтобы твои слова вызывали доверие, надо обставить ложь достоверными деталями, а это Хоакин умел. В конце концов, с утра он правда отправился в участок. Он улыбнулся, предвкушая скорый триумф.

– Хочешь сказать, что после сегодняшней ночи ты спокойно пошел в участок, сел за стол и проработал восемь часов как ни в чем не бывало?

– Да.

– В субботу.

– Да.

– Я так давно замужем за полицейским, что прекрасно знаю, что такое график «сутки через трое», Хоакин. До понедельника ты мог и не выходить на работу.

– Раз ты так давно замужем за полицейским, то и не задавала бы вопросов, – огрызнулся Хоакин.

Паула подняла брови.

– Раз ты так отвечаешь, подробности мне не нужны. Давай другую. – Она жестом велела поднять правую ногу.

Нет бы взять и все ей рассказать?

– Ну вот, готово, – объявила Паула.

Он перетаптывался в одних носках, пытаясь угадать, что у нее на уме. Хочешь не хочешь, а признаваться придется.

– Я ударил Галанте.

Паула подняла на него взгляд.

– Он заслужил, – упрямо отчеканил Хоакин. Словно никаких объяснений не требовалось. Словно оба играли в фильме, в котором так разговаривают все. Тоже мне Мальтийский сокол. Хоакин подошел к холодильнику, распахнул дверцу, увидел тарелку с миланесас – на его счастье, они в доме водились почти всегда, – взял одну отбивную и выдвинул себе стул.

– Посидишь со мной, а?

Паула согласилась.

Пока Хоакин жевал, они молчали.

Наконец она сказала:

– Только не говори, что ты ударил Галанте и ушел. Надеюсь, ты бил не по лицу. Хоакин, только скажи, что ты бил не по лицу!

Он только потупился.

– Бог ты мой, Хоакин! Мы же крестные его ребенка!

– По-твоему, я не в курсе? – прошипел он и тут же добавил: – Прости. Пожалуйста. Ты права.

Паула, довольная переменой в его тоне, спросила:

– Так… что же произошло?

В то утро Паула еще не успела уложить Соролью спать в их постели, как Хоакин уже объявил:

– Сегодня выйду пораньше. Хочу поговорить с Галанте, как только он приедет в участок.

– Какая ужасная новость, сочувствую, – сказал его бывший напарник, поклевывая носом над чашкой кофе, и неожиданно добавил: – Не думал обратиться с ходатайством о доставке в суд для пересмотра меры пресечения?

– В суд?

– Ну да. Ты же вроде юрист.

– За пять лет диктатуры, – Альсада понизил голос, поскольку в участке уже начал собираться народ, – ты хоть раз слышал, чтобы кому-то смягчили меру пресечения?

Галанте выдержал паузу.