Покаяние

– …что он с нами-то сделает?

– Ну-ка, ну-ка, – перебила его Паула. – А Орестес уже входит в твое «мы»?

Альсада пропустил колкость мимо ушей.

– Эстратико готов рискнуть, потому что у него никого нет.

– Этого ты не знаешь, – с неожиданной строгостью произнесла Паула. – Как бы то ни было, найди себе защитника посерьезнее, чем этот загадочный незнакомец. Без крестного отца ведь и крестинам не бывать. Если Эчегарай займут твою сторону, будет куда безопаснее. Богатое семейство – лучшая защита.

– Много ты в этом понимаешь…

Паула улыбнулась.

Они как раз подошли к старому дому Арангуренов. Альсада запрокинул голову, чтобы полюбоваться великолепным casa chorizo[37], куда в молодости захаживал каждое воскресенье, когда ухлестывал за юной – и до жути нерешительной – Паулой Арангурен. Каменный дом начала двадцатого века, имитация французского классицизма: два симметричных окна, между ними две каменные ионические колонны, а между колоннами – деревянная дверь. Окна нетрудно было спутать с дверями – они начинались всего в тридцати сантиметрах от земли. Отличие состояло лишь в символических решетках снизу, похожих на крохотные балкончики, примостившиеся поверх миниатюрных кустов жасмина. Справа от двери, над звонком, перегорела лампа. Видимо, новые хозяева не питали к дому такой любви, как прежние. Альсада опустил глаза и встретился взглядом с женой.

– Если сегодня все кончится совсем скверно, ты забудешь про гордость, отведешь Соролью к своему отцу, в этот его охраняемый жилой комплекс, и будешь ждать меня там, договорились?

Паула немного помолчала.

– А помнишь, как ты учил Соролью высасывать нектар из цветков жасмина? Он часами у этих кустов просиживал, – проговорила Паула наконец в знак согласия, пускай предложение Хоакина и пришлось ей не совсем по вкусу.

– Да… – машинально ответил глубоко задумавшийся Альсада. С тех пор как Соролья был маленьким, минула вечность.

– Так вот, эта женщина…

Альсада улыбнулся. Вот кому бы в инспекторы – Пауле! Альсада сунул руку в карман и не нащупал телефон. Опять.

– А можно одолжить твой мобильник?

Не успела Паула ответить, как он уже набрал номер.

– Эстратико? Да! Я свой дома оставил. Да. В курсе. Рановато подтверждать. Ладно. Слушай. Я тут подумал… Есть одна идея… Ты же получил фотографии? Славно. А Флоресу на стол их уже положили? Чудесно. Бери все документы и отправляйся на квартиру к Норме Эчегарай, там и встретимся. Позвони ее родственникам, пусть тоже приезжают. Скажем, через… – Альсада взглянул на часы. – Встретимся через сорок пять минут. Да. По адресу Эчегарай. Или лучше через час. Все-таки ситуация на дорогах сегодня так себе… Не опаздывай.

Альсада вернул телефон.

– Кто бы говорил – «Не опаздывай!»?

– Что?

– Ты за всю жизнь ни разу вовремя не пришел!

– Готов еще раз извиниться за опоздание. Денек выдался сумасшедший. – Он выдержал паузу, проверяя, убедили ли его слова Паулу. – И, в общем…

– Тебе пора, – закончила жена за него.

– Мне ужасно жаль, поверь.

– Тогда иди, – покорно произнесла она.

На заросшем щетиной лице Альсады проступила улыбка.

– Только пообещай, что сбреешь эту гадость!

– Вы же сразу домой пойдете? После терапевта?

– Да.

– Оба.

– Хорошо, Хоако.

Он поспешно поцеловал ее в щеку.

– Ты у меня самая лучшая, – шепнул он и побежал в сторону Кастекса.

– Стараюсь! – крикнула Паула ему вслед. – Стараюсь, – повторила она едва слышно.

17

1981 год

Суббота, 5 декабря 1981, 21:25

На улице уже стемнело. Хоакин курил, прислонившись к двери, ведущей из кухни на задний двор.

– Вечно ты под ногами путаешься! – как-то осадила его Паула и с того самого дня объявила, что Хоакину нельзя сидеть на кухне, пока она готовит. И совершенно справедливо: он ведь при любой возможности норовил стащить кусочек энтраньи. Или эмпанады. Или лепешки. Или отбивной по-милански. Но компромисс нашелся: Хоакину пришлось сместиться к двери, ведущей во двор. Тут он мог и курить, и с женой разговаривать. В самый разгар конфетно-букетного периода, после многомесячных совместных перекуров, Паула объявила эту привычку пагубной и курить бросила, а любить Хоакина не перестала, как и он ее. Поэтому дымить она ему позволяла, пускай и скрепя сердце.

– Потуши, а? – попросила она из дома. – Уже третья подряд.

Хоакин перехватил сигарету левой рукой, чтобы взглянуть на наручные часы, потом потянулся было к пепельнице, но просьбу все же проигнорировал.

– Даже не знаю, то ли это лучшая наша задумка, то ли худшая.

– Твоя, – поправила его Паула, все еще заметно расстроенная из-за пятна на дверце, которое Хоакин, разумеется, не смог полностью оттереть. Она кивнула на окно: за ним сгущалась темнота, из которой слышался нарастающий рев мотора. – Скоро узнаем.

При виде начальника Хоакин рефлекторно выбросил окурок в цветочный горшок, специально для этой цели установленный у входной двери. Расправил плечи, провел ладонью по свежевымытым волосам, чтобы удостовериться, что они не растрепались, и, опасаясь, что от него все еще пахнет спиртным, на всякий случай вытянулся в струнку.