– Вот вам и революционные ценности, – кашлянув, безжалостно отметил Вукич. – Наверняка ждут теперь рейда и спешно перебазируются. Ладно. Теперь, когда известны все вводные, можно и план обсудить. Вряд ли ты позвал меня сюда, просто чтобы сообщить о беде. Или о своих идеях. Нет. Пускай всех деталей я и не знаю, но сегодняшнее твое поведение было крайне красноречиво.
Хоакин невольно коснулся его руки, все еще уязвленный.
– Ты пригласил меня сюда, потому что
Хоакин опустил глаза. Восхищение, которое в нем вызывал начальник, уже давно омрачалось знанием о его темных делах. «Когда я стану комиссаром, то такого не допущу», – поклялся себе Хоакин. Но это было давно.
– Смотришь вниз? То-то же. Как отыщешь свои яйца, – прошу прощения, сеньора…
Паула хранила невозмутимость.
– …так и проси. Ты же ради этого меня позвал, разве нет?
Хоакин колебался. Эта мысль не давала ему покоя с тех самых пор, как Галанте ему отказал, но облечь ее в слова значило рискнуть карьерой, если все кончится хорошо, и жизнью – если плохо. Инспектор опять сглотнул. Оставить его до конца дней в участке, считать пули в затхлом подвале, будет еще мягким наказанием за дерзость.
– Давай, Хоакин. О чем твоя просьба? – наседал Вукич.
Что это? Он впервые за пятнадцать лет назвал Альсаду по имени. Комиссар подался вперед. Глаза его алчно блеснули.
– Я должен туда поехать.
Хоакин напрягся, ожидая реакции. Вукич достал из пачки новую сигарету и расплылся в веселой улыбке.
– Ну вот и все! Видишь! Не так уж и трудно, а? – Он глубоко затянулся. – Что ж. Раз мы уже вытащили эту тему на поверхность, можно перейти и к хорошим новостям.
– Думаю, ты еще миллион раз будешь прокручивать в голове нынешний вечер, – заметил комиссар, выводя Хоакина из задумчивости. – Но до этого еще надо дожить. И тебе, и мне. Хватит мечтать. Хватит думать. Что до меня, то я скорее пожалел бы о том, что сделал, чем о несделанном. Так что давай по существу. – Вукич едва заметно кивнул на Паулу.
– Так вот. Начнем с главного. Нам нужен как минимум еще один человек. Сдается мне, кандидатура, которую я хочу предложить, тебе не понравится… и все же выслушай, прежде чем возражать. – Вукич пристально взглянул на Хоакина. – Знаешь одного парнишку, который работает у нас в участке, – не полицейский, но в дневную смену подменяет медика…
– Нет, – перебил его Альсада. В участке он бы такого себе не позволил. Он сразу понял, о ком толкует комиссар.
– О ком это мы говорим? – спросила Паула.
Хоакин знал: на самом деле вопрос означает «А не слышала ли я о нем за ужином, когда ты сплетничал о коллегах?».
– Нет, – повторил Хоакин, одновременно отвечая и Вукичу, и жене. Он докурил сигарету и скрестил руки на груди.
– Он… Ну да, что уж там. Готов признать. Он довольно… – Вукич попытался подобрать определение, – своеобразный.
Хоакин, точно ребенок, решивший, что окружающие не в полной мере оценили меру его отвращения, скривился и негромко зарычал.
– Хоакин, мы поняли, что ты не согласен, – отчеканила Паула, показывая, что гримасы мужа ее мало впечатлили. – Скажите, Фернандо, а он и впрямь так уж хорош?
– Очень хорош, – подтвердил Вукич. – Его зовут Элиас. Смышленый. Умелый. Он разберется, где их искать. А главное – ему хватит ума держать язык за зубами.
– А почему вы в этом так уверены? – спросила Паула.
– Он… – Вукич замялся, подыскивая нужное слово. – Он… Не чужой человек в системе.
– Коллаборационист он! – вставил Хоакин.
Паула метнула на него язвительный взгляд.
– Строго говоря, нет, – поправил Вукич. – Его задача в том, чтобы… следить… – Комиссару, казалось, самому было неловко. – Следить за тем, чтобы такие, как они, оставались живы.
Если бы в ту минуту Хоакин посмотрел на жену, он заметил бы, какое впечатление произвели на нее слова Вукича: как застыла улыбка, как участилось дыхание. Но он как раз вскочил со стула и накинулся на комиссара:
– Он следит, чтобы они не погибли, ведь тогда их нельзя будет дальше пытать! А мы ведь не хотим, чтобы они умерли до того, как будет установлена их невиновность, правда?