Покаяние

Инспектор поднялся и подошел к окну. Хотя жалюзи были опущены, между ними и стеной оставалась узкая вертикальная щель, которая позволяла исподволь видеть все, что происходит на улице. Неспроста. Альсада напряг зрение и рассмотрел свою машину. Губы тронула улыбка. Вукич точно заметил их задолго до того, как они нажали на кнопку звонка. Пускай он и постарел, но хватки не утратил. Интересно, а как он поступил бы с делом Эчегарай? Вот уж кому было бы наплевать на «демократические условности»: должностные инструкции, ордер на обыск, парламентскую неприкосновенность и кучу всяких справок и отчетов. «Волка поймает только волк», как любил выражаться отставной комиссар. Альсада понимал: примени они методы Вукича, дело уже было бы раскрыто.

– Передавайте от меня привет Пауле. – Голос Вукича вывел Альсаду из задумчивости.

Соролья уже стоял у порога.

– Обязательно, – почтительно заверил инспектор. Еще есть время решить, стоит ли вообще рассказывать жене об этой поездке. Она задаст только один вопрос: не попросил ли он наконец хоть что-то взамен.

– Хотел узнать…

– Момент не тот. – Вукич остановил его нетерпеливым жестом, как и всякий раз, стоило инспектору затронуть эту тему. Петакки в свое время принял толстый конверт с двухмесячным жалованьем Альсады и бровью не повел. Почему же Вукич не дает вернуть давний долг? – Почаще заскакивай ко мне, сукин ты сын. Такое чувство, будто мы не виделись с тех самых пор, как… – Вукич осекся. – А о пропавших не переживай. Увольняйся уже. Ты сделал достаточно. Уже хватит.

Инспектор опустил голову.

– Я не шучу, – продолжал комиссар. – То, что ты поступил бы иначе, будь у тебя второй шанс, не означает, что в первый раз ты ошибся. Когда попросишь старика выставить тебе счет, – он указал на потолок, – он со мной в этом согласится, даже не сомневайся. А теперь уезжайте, пока там веселье не кончилось. Оторвитесь по полной.

– Мы так и собирались! – вставил Соролья.

– Хоако, должен признаться, я удивлен, – беззаботным тоном сообщил Вукич. – Никогда бы не подумал, что ты политический активист. Куда проще представить тебя дома с книгой.

– Таков и был изначальный план. Но что тут скажешь? – Альсада ласково прихватил Соролью за шею. – Все вопросы к нему.

Едва выйдя из квартиры, Соролья тут же потянулся к кнопке лифта. Альсаде пришлось шлепнуть его по ладони. Рев лифта выдаст соседям, что у Вукича были гости. Марш-броски по лестницам перед нежданными визитами к жителям верхних этажей – вот уж по чему он точно не будет скучать на пенсии. Соролья должен бы все понять. Но, к изумлению Альсады, в следующий миг громко затопал вниз.

– Ты же знаешь, почему мы идем по лестнице? Чтобы лифт не шумел.

– Знаю, конечно, – ответил Соролья.

Вранье. С этой минуты племянник начал осторожнее ставить подошвы кроссовок на каменные ступени.

Когда Альсада спустился, Соролья уже придерживал ему дверь с выражением раскаяния на лице.

– Tío, спасибо, что поехал со мной. И что привез меня сюда.

– Да не за что. – Альсада так плотно сжал губы, что они почти исчезли. – Только вот… Знаешь. Не стоит об этом рассказывать тете, хорошо?

– Ей не нравится Вукич?

– Как по мне, очень даже нравится.

– Понимаю. – Соролья кивнул.

Нет, не понимаешь. И это нормально.

Пока Соролья открывал дверь, ведущую на улицу, Альсада украдкой перекрестился. А потом прошел мимо.

– Ну что, вперед.

27

2001 год

Среда, 19 декабря, 23:10

Альсада с Сорольей спешили вдоль проспекта. И так много времени потратили, а теперь еще и в обход идем. Впрочем, в обход – это правильно. Зашагай Соролья в сторону Чакариты, Альсада точно вмешался бы и предложил другой маршрут. Объяснять не понадобилось: оба и без слов согласились, что по улице Хорхе Ньюбери, мимо крупнейшего кладбища в стране, лучше не ходить. Не то чтобы Альсада был из суеверных, но может, племянник разделял его почтение к мертвым. К тому же никогда не знаешь, что таится за окружающей территорию кладбища глухой пятиметровой бетонной стеной, нижнюю четверть которой время от времени белили. В этот поздний час улицу Хорхе Ньюбери, как и все прочие в городе, освещали тусклые фонари. И лишь при виде главного входа становилось понятно, что тут вовсе не тюрьма, как можно было бы подумать: два каменных льва бдительно стерегли останки половины Буэнос-Айреса. Останки отцов-основателей. Останки Карлоса Гарделя. И останки Хорхе Родольфо, если бы только Хоакину дали шанс. Но вместо этого – тысячи песо сговорчивому гробовщику, тайная вылазка на дальнее кладбище, безымянная могила. Да. Лучше свернуть на Доррего.