Покаяние

По обе стороны проезжей части множество местных жителей двигалось в сторону парка Сентенарио. Демография протеста за последние пару дней значительно изменилась. Теперь на улицы вышли не голодные толпы из провинций, не уголовники, провоцирующие бесчисленные стычки, которые вынудили де ла Руа объявить осадное положение. Тут сплошь семьи вроде нашей. Мужчины в рубашках с закатанными рукавами, женщины с веерами, повсюду – дети. На многих – футболки с изображением Диего Марадоны, который в Аргентине сделался святым покровителем всех обездоленных, затмив собой апостола Фаддея.

Темп марша нарастал, точно всех подгоняла незримая сила, страх не успеть. Даже Соролья, изменив своей неторопливости, едва не перешел на бег – чему способствовали как спортивные шорты с тремя полосками, так и молодость. Альсада немного отстал, чтобы перевести дух. На секунду, не более: уж он-то прекрасно знал, как легко потерять человека в толпе. Все вокруг твердили о победе. Инспектор поймал себя на том, что борется с этой заразительной радостью, которая читалась и на лице племянника, с соблазном утратить бдительность и «отдаться течению», как наверняка назвал бы это Соролья. Но нет: надо оставаться начеку.

Когда они свернули направо, на улицу Хуана Хусто, Альсада заметил два полицейских фургона темно-синего цвета с окнами, забранными решеткой. Из стратегических соображений они были припаркованы по разные стороны проспекта. За левым фургоном виднелся водомет с двумя стволами. Десять полицейских спецназовцев, десять газовых пистолетов в кобурах, десять рубашек с короткими рукавами. Перед жарой и насилием все равны. Инспектор не сомневался: таких машин по пути им встретится не одна. Так вот каково оно – оказаться на другой стороне. Он ощущал тревогу вроде той, о которой рассказывали люди, остановленные за превышение скорости. Нервы на пределе, хотя ничего плохого не сделал. Утрата контроля. Толпа вокруг сгущалась.

Когда в демонстрацию влились потоки людей, решивших примкнуть к маршу в последний момент, темп снова замедлился. Теперь проспект больше походил на склеротическую артерию, закупоренную недовольством обманутого народа. Альсада успокаивал себя мыслью, что в городе – а может, и во всей провинции Буэнос-Айрес – просто не хватит полицейских на такую толпу: большинство отправят охранять площадь Мая перед президентской резиденцией Каса-Росада, куда так рвутся протестующие. Если они будут держаться от нее на расстоянии – сейчас оно составляло почти шесть километров, – им ничего не грозит.

Стоило Альсаде немного расслабиться, и он тут же начинал выискивать в толпе возможных провокаторов. С этим он ничего не мог поделать. Достаточно одному разъяренному парню кинуть урну в полицейскую машину, и может начаться бойня. К тому же толпа состояла не только из мирных граждан. Альсада с первого взгляда отличал возмущенных отцов семейства от тех, кто уже поднаторел в уличной гимнастике, пускай сегодня они особенно старались смешаться с людской массой. В этот раз их лица не прятались за шарфами или носовыми платками. Но даже по отсутствию рубашек (попробуй ухватить бегущего подростка за торчащие ребра) и тщательно зашнурованным кроссовкам (ребята знают, что легко удерут от вооруженного полицейского) вычислить их ничего не стоило. А еще по одинаковой бижутерии, свистку на шее – вот оно, единственное эффективное оружие против полицейского усиления. А еще эти пацаны не поддавались естественному порыву пойти по проезжей части, раз уж сегодня это разрешено. Они были знакомы с полицейской тактикой, знали наизусть все их руководства. Самый лучший способ разгона демонстрации – атака по центру: тогда можно разбить толпу на маленькие группки, справиться с которыми куда проще. Именно этим и руководствовался Наполеон III, когда строил первые авеню в Париже: оставил место для лобовых атак конной жандармерии. Вот почему эти клоуны предпочитают с тротуаров не сходить. Как, впрочем, и Альсада. Да и Соролья тоже, если бы не думал о чем-то своем.